Сезонность чувств
Шрифт:
Они в столице так резвились,
что по пустым каткам катились.
Метут друзья по улице,
столицею любуются,
впиваются в воротники,
как будто банные листки.
Верхом садятся на машины,
от них поскрипывают шины.
Пути все были им открыты,
и снегом улицы забиты.
Вот памятник, снижают шаг,
спокойно обметают прах.
Им слабо видно через мглу
лишь очертания МГУ.
А небо серой мглой покрыли,
и в нем Останкино укрыли.
На
морозить дальше полетели.
1987
***
Ночь города боится до зари,
ее пугают окна, фонари.
Растет она за городской чертой,
огромной и незримою рекой.
Струится свет из тысячи домов,
и зарево сияет. Сумрак – нов.
Огни в домах то гасят, то зажгут,
мозаики из света, просто, пруд.
Над ближним лесом ночи нет и нет,
есть розовато-серенький рассвет.
Березы у домов светлы от фей
и видятся стволами без ветвей.
На черных соснах яблоками снег,
над ним витает бело-серый свет.
Ночь ждет, когда погаснет в окнах свет,
когда людей за окнами уж нет.
Когда заснут все люди крепким сном,
ночь тихо и достойно входит в дом.
1987
Морозные песни
От наслаждения звуков – застываю
и в музыке морозной я тону,
под переливы звуков забываю,
что прохожу морозную страну.
Качали ели медленно ветвями,
прощалась ночь, день ясный наступал,
на берегах, искрившихся снегами,
морозец с песней звонкою крепчал.
Скрипел снежок от боли под ногами,
он как припев для песен звонких был,
звучала музыка морозными устами,
и звук морозный над тропинкой плыл.
Звенела речка камушками звонко
и пела колыбельную снегам,
прислушивался к ней кустарник тонкий,
скрипел снежок вослед моим шагам.
Береза вся к речушке наклонилась,
снег плотно охватил ее кору,
так дочка к матери порой стремилась,
с улыбкой лишь вставая поутру.
Февраль 1987
***
С днем 8 марта, мама!
Долгих тебе лет!
В спорте будь всегда упряма,
пусть бежит твой след.
Не горюй и не кручинься,
улыбайся, не грусти,
на диванчике подвинься
и подругу в дом пусти.
Вы вдвоем за самоваром.
Побежит ваш разговор,
время не проходит даром
с ним у вас есть договор.
Вспомните добром вы папу.
Молча, с вами посидит,
и меня, и нашу бабу.
Вам хороший аппетит.
Шлю привет твоей подруге,
и желаю счастья вам.
Ну, а брату, жизни другу,
быть удачливей в делах.
Не грустите, дорогие,
в мыслях с вами я всегда.
Пусть минуют дни плохие,
вас увидеть рада я.
27 февраля 1987
***
Под ярким небом серость и нелепость,
весенний город в утомлении гол.
Какую ты из жизни сделал крепость,
куда приплыл ты человечий челн?
Дома, дома отчаянно различны,
так бесконечный каменный массив,
есть улицы, достаточно приличны,
но в целом город все же ты красив.
Взмывают в небо белые гиганты,
бегут машины быстрым табуном,
и серые дома людских талантов,
стоят укором веку или сном.
Всегда подвластен город человеку,
и человек способен все объять,
и отдает он дань любому веку,
строения веков готов понять.
8 марта 1987
***
На сорок первом, в облачных местах,
где ливни, грозы заменяют солнце,
на крепкой ели притаился страх
и на столе ей проточил оконце.
От ужаса ее немеют иглы,
чуть шевелятся шишки на ветру.
Зачем ее в монахини постригли?
Такую ель отдать на посмеянье?
О, этого совсем я не пойму.
Она скромна и летнею порою
среди берез ель гордая стоит,
а белочек питательной средою
ель круглый год к себе манит.
Она добра, во всем неприхотлива,
растет среди друзей своих, подруг,
спокойна и вовсе не болтлива.
И у нее неверности недуг?
Не верю я. Не верю. Ох, не верю.
Ель притаилась в голубой тоске?
Ей надоели леса пустомели?
Она по кедру стонет по весне?
Бояться ей молвы людей не надо.
Стряхнула ель с себя гнетущий страх,
всегда она царица леса-сада,
То был случайный в мыслях горький крах.
1987
Клен
Зима уходит. Пред весной,
очистил свет леса от снега.
Деревьев в красоте лесной
коснулась ласковая нега.
Вот клен стоит. Он очень прост,
И ствол немного шелушится,
снега растают – будет рост,
листвой он в небо устремится.
Забытый ветром старый лист
висит на ветке, возвещая,
что был когда-то желт и чист,
да зиму провисел линяя.