Шрифт:
Мы уже проехали Гарден-дистрикт и дом Энн Райс, перед которым стоял лимузин, вызвавший бурную, но, увы, пустую дискуссию, и кружили по Французскому кварталу, разыгрывая убийства, совершенные Лестатом, Луи и Клодией. В одной из сцен «Лестат» гнался за молодой женщиной. «Жертва», одетая по моде позапрошлого века — надо же показать, что это театральная постановка, а не нападение на туристку, — скользнула мимо фонаря к темному переулку. Она дважды оборачивалась, да только смотрела не туда, потому что бледное лицо мелькнуло с другой стороны. «Жертва» прибавила шагу, но у переулка «Лестат» ее настиг, притянул к себе и зажал рот ладонью. «Несчастная» потеряла сознание, а «вампир» начал трапезу — укусил ее и присосался к ранке. На блузке «жертвы» расплылось красное пятно. Вампир бросил ее, ослабевшую, на
Я без труда отделался от четырех женщин и пожилой пары, выбрав для компании тоже пару, но молодую. Парень с девушкой только поженились, и экскурсия явно доставляла им удовольствие. Они постоянно переглядывались, держались за руки, украдкой обнимались — сексуальное притяжение проступало во всем. Разговоры со мной якобы отвлекали, а на деле только разжигали их страсть, теплом которой мне милостиво позволялось греться.
Последней остановкой, финальным аккордом экскурсии стал Джексон-сквер. Выступающие днем мимы разошлись, осталась лишь девушка, которая показывала свой номер при свете факелов вроде тех, что в дождливую погоду зажигают во дворах. Дрожащее пламя озаряло маленькую, задрапированную малиновым атласом сцену, а длинное струящееся платье девушки, разумеется, было черным как сажа. Волосы струились по плечам, словно жидкое золото. Такая красивая, а вампиршу изображает! Впрочем, эффект получился потрясающий. Сперва зрители видели длинные золотистые волосы девушки, потом вишневые губы, а потом длинные клыки.
Я не сразу понял, что выступление девушки — часть нашей экскурсии.
Клыки казались до ужаса настоящими, так что, видимо, протезы стоили дорого. Медленно, томно подняв длинные белые руки, девушка потянулась и ко всей группе, и к каждому по отдельности. Она смотрела на нас и словно не видела. На сцену полетели монетки. Девушка присела на корточки и «по-вампирски» оскалилась. Молодой человек, стоявший рядом со мной, чуть не задохнулся от восторга.
Некоторые мимы — сущие клоуны, но другие создают реальные, живые образы. Стараниями этой девушки я впервые с начала экскурсии увидел настоящего вампира, хотя Новый Орлеан издавна считается рассадником нечисти.
«Впервые увидел» я говорю, естественно, не беря в расчет самого себя, хотя я-то никакой не мим. Девушка застывала то в одной чувственной позе, то в другой, а я не мог избавиться от мысли, что правда известна лишь нам двоим.
Шоу закончилось, наша группа распалась: супружеские пары — и пожилая, и молодая — отправились спать, одинокие дамы — по барам. Золотоволосая девушка уже никого не интересовала. Мои спутники похлопали, набросали в коробку мелких денег и разбрелись. Впрочем, к сцене подтянулись другие зрители, в основном мужчины по одному или по двое, перед которыми девушка выступала с беззастенчивостью стриптизерши. Монеты дождем падали в коробку.
Странно, но даже перед этими зрителями девушка не вышла из образа. Я стоял поодаль и с тревогой наблюдал за ней до самого конца выступления. Вот она спустилась со сцены, накинула короткий плащ, стянула волосы в хвост и переложила деньги в сумочку. Куда делись клыки, я не заметил.
Последних зрителей как ветром сдуло. Девушка бросила на меня взгляд, в котором читалось удивление под маской угрозы, и быстро зашагала к Канал-стрит: там ждала машина. Мотор взревел, и она уехала.
Я пошел сначала следом, но у Французского рынка свернул к «Кафе дю Монд», там буквально пригубил цикориевого кофе с сахарной пудрой и обдумал увиденное. Я уже ждал следующего вечера, надеясь снова увидеть ее.
Кто я такой? Я тот, кто стоит в глубине бара, у самой стены, и наблюдает за остальными. В полумраке видна лишь дорогая кожаная куртка и седые виски. Или я одинокий волк, бредущий по Бурбон-стрит, смотрю на парад, но сам в нем не участвую. Руки в карманах, плечи расслаблены, я словно двигаюсь в такт рваным джазовым аккордам. Может, ты перехватишь мой взгляд и улыбнешься, а я улыбнусь в ответ и пройду мимо или куплю тебе замороженный дайкири в пластиковом стаканчике и заманю во мрак. Наутро ты проснешься с синяком на шее, локтевом сгибе или запястье — такие появляются после того, как сдашь кровь. Меня ты едва вспомнишь, поклянешься пить меньше. Я тоже давал такую клятву.
Когда-то у меня были родные в мире живых, которые знали меня и не боялись, но с тех пор много воды утекло. Когда-то был и верный друг, сопровождавший меня в странствиях, но он «утек» вместе с водой. Теперь мои духовные братья — те, кто присматривает хороший дом престарелых или переезжает на новое место работы. Я брожу по улицам и пытаюсь выяснить, подходит ли мне этот город. Окончательное решение я принял, лишь встретив золотоволосую «вампиршу».
Следующим вечером я появился на Джексон-сквер заблаговременно, чтобы увидеть приход девушки и подготовку к выступлению. Сцена, факелы и коробка для денег были уже на месте, — возможно, их предоставляло турагентство. Девушка задрапировала сцену атласом, сняла плащ и опустила в коробку несколько монет. Я пересек площадь, но вчерашнюю машину у Канал-стрит не увидел. Вероятно, подъедет позже. Когда я вернулся к сцене, девушка неподвижно смотрела в сгущающийся мрак. Ее мимика и жесты изменились до неузнаваемости: вместо непоколебимой целеустремленности в них читалась хитрость и злоба. Неужели она вампир?
Когда началось выступление, я пробрался сквозь толпу и опустил в коробку доллар. У сцены чувствовался терпкий, резковатый аромат духов и запах ее пота. Она определенно живая, но свою роль играет великолепно — каждая поза отточена: застынет как статуя и шевельнется, лишь когда в коробку полетят монеты. Никакого видимого напряжения, никакой расхожести, никакой фальши. Где она этому научилась? Явно не самостоятельно и не по фильмам… Может, у наставника?
Люди подходили, смотрели, бросали деньги, уходили. Девушка наверняка меня заметила, но виду не подавала. Конца шоу я ждать не стал — растворился в теплой ночи, примкнув к плотной толпе гуляющих. Утолить голод помог в стельку пьяный — наутро он меня и не вспомнит, а если вспомнит, то значения не придаст. Когда я готовился к дневному сну, перед глазами стояло бледное лицо в обрамлении золотистых волос. Я хотел эту девушку, хотел сделать ее частью своей жизни. Она молода и интересна, и если еще не обзавелась наставником, то, может, я подойду?
Многие люди думают, что в одном теле можно прожить несколько жизней. Я поверил в это лишь после этого… «превращения», да? Со мной получилось так: у меня была молодая жизнь, зрелая жизнь и жизни в другой ипостаси: дикие годы среди бостонских иммигрантов; спокойные массачусетские годы, когда я тесно общался с местной знаменитостью, вошедшей в историю как безжалостный убийца; семейные годы в Чикаго бок о бок с влиятельными личностями, как живыми, так и превращенными; компаньонские годы, когда я путешествовал по миру. Сейчас настали годы скитаний, одиночества, безликих доноров и иллюзорной дружбы, которая на деле лишь мимолетное знакомство. Сколько еще жизней я проживу в этом теле? Может, сейчас новая начинается?
Под моросящим дождем я брел от своего Гранд-отеля (по моей просьбе номер убирали только вечером) к Джексон-сквер. В такую погоду она вряд ли выступает. На Пиратской аллее я разыскал книжный магазин, где чуть ли не круглосуточно продавали и Фолкнера, и Шопена, и даже Энн Райс. Я подержал в руках один из ее романов. Не им ли девушка вдохновилась? Фолкнер совершенно не в моем вкусе, но, если поселюсь в Новом Орлеане, возможно, начну его понимать. Мне больше нравится Готорн, с которым я встречался, а однажды беседовал о первородном грехе. Мое состояние никаким грехом не объяснить. Ни змея-искусителя, ни отпадения от благодати не было. Фактически меня не убили, а сам я лишь ворую кровь. Все это я понял, когда хорошенько разобрался в себе. Впрочем, у меня был наставник.