Сфинкс
Шрифт:
Но она тут же взяла себя в руки, перевела дыхание, достала пудреницу, прошлась по лицу, глядясь в зеркало пудреницы, бархоткой, бросила коробку пудреницы обратно в стол, сняла трубку и набрала номер агентства.
— Здравствуйте, рады вас слышать, — услужливо отозвались там.
— Это ваш клиент, — сказала она и назвала присвоенный ей номер. — Я нуждаюсь в дополнительной информации.
— Ты за мной устроила слежку? — Сказать, что Клим был потрясен, — это слишком. Он был обескуражен. Вроде бы он вел себя вполне осторожно, предусмотрительно
— Всего лишь слежку, — выделила голосом жена. — Рога мне наставил ты!
Это она так старалась подчеркнуть, что если и есть ее вина перед ним, то она оправданна. Гораздо больше, неизмеримо больше виноват перед нею он.
Ну, в общем-то, конечно, виноват. Клим не старался найти внутри себя некое оправдание. Он просто не слишком переживал, что ей все открылось. В известной мере, он даже остался равнодушен к случившемуся. Ну, открылось и открылось. Если она захочет развода — Бог с ней. Если начнет устраивать ему концерты — он уйдет от нее сам. Таких ординарных коз — девять штук на десяток. Поменять ее на любую из этой остальной восьмерки — не заметишь, что и поменял.
— Так, ну, — сказал он, не зная, что говорить. Нечего ему было говорить. — И что ты сейчас хочешь?
— Что я хочу?
По губам у жены пробежала странная усмешка. Как если б, узнав о его неверности, она неким странным образом возвысилась над ним.
— Да, что ты хочешь, — подтвердил свой вопрос Клим.
— Я хочу тебе сказать, — с этой странной усмешкой, перебирая камни бус у себя на груди, проговорила Алина, — что ты сам рогатый, как тот олень.
Это было неожиданно. Ее слова взбодрили Клима.
— В смысле, что ты изменяешь мне?
— В смысле, что у нее есть любовник! — торжествующе произнесла Алина. — Хочешь, зачитаю тебе, когда он к ней приходил, сколько был, где они встречались помимо ее дома? Его имя, возраст, род занятий, место жительства. Все запротоколировано.
Вот теперь она достала его. Клим молча отошел к бару, открыл, цапнул оттуда, не выбирая, первую бутылку с полки сорокаградусных, отвинтил крышку, налил половину бокала и, не разбавляя, как привык за последние годы, опрокинул в себя. Любовник, вот что! Следовало, наверно, ожидать.
— Врешь ты все, моя дорогуша, — сказал он, поворачиваясь к жене. — Бабьи ваши примочки. Чтобы самой легче стало?
— Про шубу из «Берроуз» и бриллиантовый гарнитур тоже вру?
— Не врешь, нет, не врешь. — Клим налил из бутылки еще и снова разом махнул в рот. — Видишь, я с тобой вполне откровенен. Будь откровенна и ты.
— Пожалуйста. — Алина отошла к журнальному столу, взяла с кресла около него свою черную, с красным блестящим нутром рабочую сумку, с которой ездила в издательство, и вынула оттуда пластмассовую папку, туго набитую листами. Достала несколько и, вернувшись к Климу, дала их ему. — Смотри. То, что отмечено зеленым фломастером.
Клим взял листы и глянул.
А впрочем,
— Благодарю, — сказал он, возвращая жене листы. — Очень интересное чтение. И что дальше?
Какое-то долгое, бесконечное мгновение она стояла около Клима, глядя на него горящим ненавидящим взглядом, и вдруг взгляд этот стал молящ, жалок, и она упала перед Климом на колени.
— Клим! Климушка! — обхватив его за ноги, тесно вжимаясь в них лицом, проговорила она сквозь рыданья. — Не бросай меня, Климушка! Не бросай!..
Он положил руки жене на голову, поворошил ей волосы. Погладил и снова поворошил. Потом сказал:
— Не брошу. Почему ты решила, что брошу? Не брошу…
Не доезжая до ее дома, Клим велел шоферу сделать круг по соседним кварталам. Он хотел проверить, нет ли за ним слежки на этот раз. Нет, никого не было. Алина пообещала — и слово свое сдержала. Да и что ей, собственно, теперь следить. Она все знает, и нового ей ничего не откроется.
Нина встретила его в той самой шиншилловой шубе.
— Я бы ее не снимала ни на мгновение. И спала бы в ней, и под душ, — сказала она, целуя Клима, и потерлась кончиком своего горбатого носа о нос его. — Как жалко, что еще не зима. Я уже вся изждалась!
— А что насчет меня? — спросил Клим. — Изждалась?
— М-м-м, — протянула она, зажмуриваясь и с улыбкой блаженства водя носом перед его шеей. — У тебя новый одеколон. Совершенно чудный. Пользуйся им всегда. Я от него прямо балдею. — И открыла глаза. — Я тебя изждалась, но дождалась. Смотри!
Она быстро расстегнула крючок на шубе и распахнула ее. Под шубой у нее ничего не было, кроме чулок на ногах. Клим сглотнул взбухший помимо его воли в гортани ком. Он желал ее точно так же, как тогда, десять лет назад. Если бы кто сказал, что такое возможно, он бы не поверил. Но все это произошло с ним — спустя десять лет после того, как виделись последний раз, — и что тут было верить, не верить. Оставалось лишь принимать все как данность. Хромота у нее окончательно не исчезла, хотя она и провела чуть не год в илизаровском институте в Кургане, но совсем легкая хромота, и она выработала какую-то такую походку, что сумела придать этому вихлянью бедром особое, необыкновенное очарование. А если у нее что внутри и болело — она о том не распространялась.
Пересиливая вспыхнувшее желание, Клим запахнул ей шубу, прошел в комнату, сел там на диван и, забросив ногу на ногу, откинулся на спинку.
— Моя жена узнала о тебе, — сказал он вошедшей вслед за ним Нине. — Только она думала, что ты какой-нибудь пятнадцатилетний цыпленок.
— Ой, — прыснула Нина и даже присела от смеха. — Неужели? Подумать обо мне такую гадость… — Сняла с лица улыбку и посерьезнела. — Бедняжка ты мой! И что же ты?
— Ничего. Ей придется смириться с тобой. Но вот я кое с чем смиряться не собираюсь.