Шагающий магазин игрушек
Шрифт:
«Уинкуорс — семейный поставщик провизии и бакалеи».
Лавка игрушек исчезла.
ЭПИЗОД С ЭКСЦЕНТРИЧНЫМ ПРОФЕССОРОМ
На смену серому рассвету пришло золотое утро. В парках и садах уже падали листья, но деревья еще мужественно сверкали багрянцем, бронзой и золотом. Серый лабиринт Оксфорда начал оживать.
Студентки появились первыми. Одни, нелепо одетые, стайками мчались на велосипедах, прижимая к себе мешающие им портфели, другие топтались у библиотеки, ожидая, когда откроются двери, и они вновь смогут углубиться в проблемы влияния христианства на католичество, в исторические даты (по возможности), в сложности
Студенты вставали неторопливо, натягивали брюки, надевали пиджаки и шарфы поверх пижам и, спотыкаясь, пересекали квадратные дворы, чтобы отметить явку на занятия, а затем, спотыкаясь же, возвращались в постель.
Студенты-художники появлялись редко, укрощая плоть в стремлении поймать хорошее освещение — неуловимое и почти такое же недосягаемое, как Грааль.
Торговый Оксфорд тоже проснулся: магазины открывались, двигались автобусы, улицы заполнялись транспортом. По всему городу — в колледже, церквях, на башнях и колокольнях — механизмы часов зажужжали, лязгнули и пробили девять часов в сумасшедших синкопах несовпадающих ритмов и тональностей.
Нечто ярко-красное на колесах промчалось вниз по Вудсток-роуд. Это был крошечный, необыкновенно громкоголосый и сильно побитый спортивный автомобиль. Поперек его капота крупными белыми буквами было написано: «Лили Кристин-III». Радиатор украшала хромированная обнаженная женская фигурка, наклонившаяся вперед под опасным углом.
Машина доехала до перекрестка Вудсток-роуд и Банбери, повернула налево и выехала на дорогу, идущую вдоль колледжа Святого Кристофера, покровителя путешественников (для тех, кто не знает, следует сказать, что этот колледж находится рядом с колледжем Святого Иоанна).
Затем она свернула в открытые кованые ворота и проследовала со скоростью шестьдесят километров в час по покрытой гравием и окаймленной лужайками и кустами рододендрона короткой дорожке, которая заканчивалась полукругом, где машине было очень трудно развернуться.
Было совершенно очевидно, что сидящий за рулем не особенно хорошо владел искусством вождения. Он отчаянно боролся с рычагами передачи. Машина рванулась прямо к окну, в котором президент колледжа, скромный худой человек с незатейливыми эпикурейскими вкусами, грелся на солнышке. Осознав опасность, он в панике отскочил. Но машина промахнулась, и даже не зацепив стены его жилища, промчалась до конца дорожки, где водителю удалось, невероятно вывернув руль, сделать полный разворот, изрядно попортив травяной бордюр.
Теперь, казалось, ничто не могло помешать ему умчаться по пути, которым он приехал, но, к несчастью, выравнивая руль, он перестарался, и машина, с ревом проскакав по лужайке, уткнулась носом в куст рододендрона, фыркнула, чихнула и заглохла.
Водитель вылез и сурово посмотрел на машину. В это время она неожиданно громко стрельнула выхлопной трубой. Он нахмурился, взял с заднего сиденья молоток, открыл капот и стукнул по какой-то детали. Потом, закрыв капот, сел на свое место. Мотор заработал, и машина, сделав гигантский прыжок, помчалась задним ходом к дому президента. Президент, который вернулся к окну и со страхом наблюдал за этой сценой, ретировался не менее поспешно, чем в первый раз. Оглянувшись через плечо, водитель увидел возвышающийся над ним, словно лайнер над моторной лодкой, дом президента. Без колебаний он перевел рычаг передачи на передний ход. Машина издала пронзительный визг, затряслась, как человек в пароксизме малярии, и остановилась. Через мгновение из выхлопной трубы грохнул неописуемый прощальный выстрел.
Водитель с достоинством поставил ее на тормоза, вылез, достал с заднего сидения портфель.
Прекратившийся шум позволил президенту рискнуть опять подойти к окну и даже распахнуть его.
— Мой дорогой Фэн, — укоризненно сказал он, — я рад, что вы оставили нам кое-что от колледжа для продолжения занятий. Я боялся, что вы снесете его начисто!
— О! Правда? — сказал водитель веселым, слегка носовым голосом. — Напрасно волновались, мистер президент. Я великолепно вожу машину. В моторе что-то не в порядке, только и всего. Не могу понять, почему она издает эти звуки после остановки. Я уже все перепробовал.
— А я не вижу необходимости, — брюзгливо заметил президент, — чтобы вы въезжали на нашу территорию на машине.
Он захлопнул окно, но без злости.
Эксцентричность Джерваса Фэна, профессора английского языка и литературы, члена Совета колледжа Святого Кристофера, не укладывалась в обычные шаблоны профессорских причуд. Фэн энергично пересек лужайку, миновал ворота в кирпичной стене, у которой в весеннее время пышно цвели персиковые деревья, и вошел в главный сад колледжа.
Фэн был высокий, стройный человек лет сорока, с веселым, худощавым, свежим, гладко выбритым лицом, его темные волосы, старательно прилизанные с помощью воды, торчали вихрами на макушке. На нем был огромный дождевик и необыкновенная шляпа.
— А, мистер Хоскинс, — сказал он студенту, который расхаживал по лужайке, обняв за талию хорошенькую блондинку. — Уже трудитесь, я вижу?
Хоскинс, крупный, костлявый, меланхоличный и немного напоминающий грустного сенбернара молодой человек, кротко поморгал.
— Доброе утро, сэр, — сказал он.
Фэн прошел дальше.
— Не бойся, Дженни, — сказал Хоскинс своей подружке, — смотри, что я для тебя приготовил.
Он вынул из кармана пальто большую коробку шоколада.
Тем временем Фэн прошел по открытой галерее, выложенной каменными плитами, повернул в дверь направо, взбежал по лестнице на второй этаж и вошел в свой кабинет. Это была длинная светлая комната с окнами, выходящими во двор и в сад. Стены были кремового цвета, ковер и портьеры — темно-зеленого. Низкие полки были уставлены книгами, на стенах висели китайские миниатюры, а на камине стояло несколько весьма потрепанных бюстов и барельефов английских писателей. Напротив окна у северной стороны стоял большой письменный стол с двумя телефонами, нуждающийся в уборке. В одном из роскошных кресел с затравленным видом сидел Ричард Кадогэн.
— Да, Джервас, — проговорил он медленно тусклым голосом, — немало воды утекло с тех пор, как мы с тобой были студентами.
— Господи! — воскликнул потрясенный Фэн. — Ты? Ричард Кадогэн?
— Да.
— Ну. конечно, я очень рад приветствовать тебя, но ты приехал в довольно неподходящее время…
— А ты так же невоспитан, как и раньше.
Фэн уселся на край стола с выражением болезненного изумления.
— Что за неслыханное обвинение! Разве я сказал тебе хоть одно неласковое слово?
— Это ты написал рецензию на мою первую опубликованную поэму: «Без этой книги может обойтись любой»?
— Ну, да, — сказал довольный Фэн. — Какой сжатый стиль был у меня в те дни! Как ты поживаешь, дружище?
— Ужасно. Ты ведь не был профессором, когда я в последний раз видел тебя. В Университете тогда было больше здравого смысла.
— Я стал профессором, — твердо ответил Фэн, — благодаря моим потрясающим научным дарованиям и острому, могучему уму.
— Но ты писал мне в то время, что не обошлось без протекции.