Шаги за спиной
Шрифт:
Однажды Никита пробовал писать стихи. Это было так же стыдно и так же непреодолимо притягательно, как подсматривать за девочками в физкультурной раздевалке. Но как-то новая учительница пришла к нему домой и чуть было не увидела листочек со стихами. С той поры Никита перестал писать стихи. А стихи все были про счастливую любовь, про очень счастливую.
Ему нравилась деревня. Он любил плавать в весеннем, насквозь холодном пруду, в котором только гуси и плавают.
Любил собирать грибы, которых было много, хоть косой коси – грибы по утверждению врачей, были ядовитыми, но Никита собирал, чистил, жарил и ел, и ничего с ним не случалось.
Любил,
Из всех видов спорта в Малиновке был известен лишь баскетбол и вольная борьба. В баскетбол Никита играть не умел (это же немыслимо – закинуть такой большой мяч в такую маленькую сеточку), но вот борьба… Вскоре в деревне не осталось ни одного взрослого человека, который смог бы победить Никиту. Об этом прознал председатель и Никиту отправили в город, в спортинтернат, защищать честь Малиновки.
В спортинтернате мальчики жили голодно и сами по себе, – без святого, доброго и вечного. Именно здесь Никита научился драться: вначале до крови, потом до отключки, потом до чего угодно, по желанию. Здесь поощрядись любие зверские наклонности – чтобы создать настоящих бойцов. Девочек, вина, отдыха – всего этого не было. Раза два Никите устраивали темную, но потом отстали: боли он не боялся, но был силен и злопамятен. Так считали все, но он был не злопамятен, а прост. Однажды загоревшееся чувство не гасло со временем и не мерцало под действием ежедневных перепетий, как то бывает у большинствоа людей, а горело ровным и ясным огнем. Он не прощал обидчиков, потому что не умел прощать, и не забывал добра, потому что не умел забывать добро. Любое чувство застревало в нем как заноза. «Смотри, – говорил тренер, – так ты пропадешь. Если не сможешь взять свою дурость в кулак, она возьмет в кулак тебя.» Любые эмоции он называл дуростью, не терпел книг, фильмов, красивых слов и музыки, даже военной.
В первый же день было поставлено условие учиться не хуже других, и Никита стал учиться. Он был очень послушен.
Через два года Никиту заметили и он переехал в настоящий большой город и занялся настоящим большим спортом. С удивлением он заметил, что сознание пробудилось полностью и, несмотря на явно большие способности других, он этих других перегнал в прочности и широте знаний. Особенно в прочности –
Никита, как и все люди, недалекие, но доходящие до всего своим умом, очень дорожил своими знаниями. Переубедить его было почти невозможно. Заставить – невозможно вообще. Поэтому Никиту просили – он любил выполнять просьбы, чувствуя при этом собственную значительность. Он был близок к тому, чтобы стать чемпионом города, но уже начинались интриги, отчасти из зависти, отчасти из страха. С ним не хотели тренироваться – увлекшись, он слишком ломал своего партнера; с ним не хотели встречаться на ковре – на ковре он увлекался еще сильнее.
Однажды он сломал бедро своему противнику и был дисквалифицирован за умышленное нанесение телесных повреждений средней тяжести. На том и закончилась его карьера.
Родная Малиновка была далеко, но так хотелось туда добраться. Не добрался, остался в городе, работал грузчиком, потом сторожем, потом вышибалой. Много читал, особенно газеты, помня себя по привычке глупее других и стараясь как первоклашка.
Лет пять спустя он встретил своего обидчика – того, которому сломал бедро. Обида ничуть не потускнела за годы.
Фамилия обидчика была Рипкин. Рипкин стоял у телефона и весело болтал.
– Ту-ту-ту-ту! – закричал он в трубку с интонацией судьбы, которая стучится в дверь (к тому времени Никита уже помнил кое-что из Бетховена), – что, обосрался?
И засмеялся в трубку.
Рипкин зарос легкой бородой, примерно трехнедельной давности, и похудел, спали мышцы, как спадает проколотый надувной матрас. Когда он отошел от телефона, Никита увидел, что Рипкин немного хромает, совсем немного, но ходит перекошенным, потому что правая нога короче левой. Никита ломал ему правое бедро. Пламя ненависти горело так же ровно и сильно, как пять лет назад.
Никита пошел за ним. Он помнил Рипкина как сильного противника и немного тревожился за исход поединка, все-таки пять лет без тренировок. Он всегда недооценивал себя.
Рипкин шел мимо парка. Парк был достаточно безлюден и весь зарос кустами. Никита догнал Рипкина и положил ему руку на плечо. Рипкин обернулся и испугался, не узнавая. Его волосы были грязными и похожими на войлок. Уголки рта оттянуты далеко книзу, как у бульдога.
– Пойдем туда, – сказал Никита и придавил плечо.
– Пойдем, – сказал Рипкин и попробовал вырваться. Не удалось.
Они вошли в кусты, держась за руки, как влюбленные.
Поначалу кусты оказались непригодными для борьбы – они быстро заканчивались и перерастали в старую воллейбольную площадку. За площадкой угадывались глазастые дома. Везде валялись разноцветные бумажки. На дальних скамейках сидели старые женщины.
– Я буду кричать, – неуверенно сказал Рипкин.
– Тогда я тебя задушу, – ответил Никита вполне искренне.
– Я тебя, кажется, видел раньше.
– Кажется.
Они поискали подходящие кусты и вкоре нашли. Рипкин попробовал сопротивляться, но быстро получил множественные телесные повреждения средней тяжести и потерял сознание.
Никита оставил его и вышел из парка.
Светило солнце, воробьи играли в песке. Две собаки у дороги играли в любовь. Рыжая выскользнула и перебежала на другую сторону дороги, призывно поглядела на черно-белую.
Остановилась машина – за рулем сидел улыбающийся толстяк, очень довольный собой, было видно, что он только что сказал сочную шутку, дама за его спиной смеялась, раскрывая накрашенный рот, похожая на птенца кукушки. Никита вытащил толстяка и слегка его прибил, чтобы тот не сразу бросился искать машину, а даму забрал с собой. На другом краю города он высадил даму и скрылся. (Скажем в скобках, что даме он понравился – силой, спокойствием и благородным лицом. Уже давно он нравился дамам, не зная об этом и смущаясь в их присутствии. Он все еще считал себя гадким утенком.) Дама пожалела, что не пригласила Никиту отведать рюмочку, пожалела, погоревала и успокоилась.
Когда Никиту взяли, Павел Карпович как раз искал надежного человека для определенных целей. В поисках человека он просматривал документы предварительного следствия. Фотография Никиты ему сразу понравилась. Павел Карпович всегда доверял своему первому впечатлению о человеке. Первое впечатление не обманывает.
Итак, Никита был спасен и принят на службу. Вначале он был встречен нерадушно, потому что не лез в компанию, мало пил, не поддерживал разговоров. А мало пил он потому, что знал себя пьяным. Однажды он все же напился и перевалял четверых из службы охраны, которые добросовестно пытались его связать.