Шахматы. Чёрная королева

Флёри Юлия

— Умные девочки не задают таких вопросов. — Простонал Вадим в губы, о ее вопросе не забывая. — Умные девочки хлопают в ладоши и подставляют губки для поцелуя.

А потом она почувствовала леденящий холод дорогого металла. Он сковывал, он заставлял впасть в ступор, забыть себя и в ощущениях потеряться. Разумный страх, смешанный с каким-то неестественным удовольствием от признания чужой власти. При муже бы развернулась и ушла, а перед Вадимом робела, млела, ведомая волшебным голосом и на мелкие частички распадалась, в себя впитывая хриплый от перевозбуждения шепот.

Как он прикусил кожу на подбородке, почувствовала много позже, как провел языком по ее пересохшим губам, словно в замедленной съемке просматривала, и только болезненно

сильный захват, что сомкнулся на ребрах, приводя в чувства, заставил забиться в его руках с новой силой. Марта взвыла в голос, понимая, что этого и добивался. Этого и хотел. Буйствующей энергии, криков, стонов. Всю ее чувствовать и весь спектр эмоций пережить. Она захлебнулась воздухом, когда Вадим волосы в кулаке сжал, голову назад оттягивая, открывая доступ к шее, собственным криком подавилась, когда нежную кожу над ключицей в себя втянул, следы оставляя. Задохнулась, пытаясь расслабить сдавившее спазмом горло, как только его колено с давлением уперлось в промежность.

— Ты затеяла опасную игру, солнце. — Вырвался из горла его хриплый стон. — Ты сделать меня хотела, да? — Потерся Вадим носом о ее висок, с каким-то сожалением захват ослабляя. — Ты меня сделала. Я проиграл. Как шпана последняя под окном твоим ночевал, терпеливо дожидаясь, пока вы там с муженьком кувыркаетесь. Но я знал. Знал, что наступит утро и ты придешь ко мне. Придешь, прибежишь, потому что всю ночь об этом думала. Потому что пальчики свои между ног зажимала и кончала с моим именем на губах. Кончала ты, а проиграл почему-то я. Не объяснишь мне, солнце, почему так?

— Ты сошел с ума. Ты больной просто! — Выплюнула слова в лицо, как только в губы поцеловать попытался и извернулась, отворачиваясь, попутно выкрикивая проклятия в его сторону за боль, что прострелила от шеи до низа живота, так он ее скрутил.

Марта отдышалась, пытаясь закрыть глаза, не видеть, не чувствовать жадных прикосновений, которые словно на части все тело разрывали, поцелуев диких, каждый из которых частичку души украсть пытался.

— Нет, нет, нет, нет, нет. — Закрывала лицо ладонями, пытаясь спрятаться. — Не хочу! Не так! Отпусти… — В губы ему стонала, а в ответ довольное урчание слышала. — Отпусти! Не так! — С силой в грудь уперлась, не позволяя снова прижаться. — Со мной нельзя так! — Выкрикнула в лицо и задрожала от бессилия, напору поддаваясь, сдавая позиции.

— А с тобой так и не будет. — Рыкнул он, тряханув, тем самым в чувства привел. — Ты все равно поддашься. Потому что знаешь: только для того и начала всю эту песню. Хочешь. Боишься только. Но настанет момент, когда страшно со мной уже не будет.

Будто безумный, его шепот таранил мозг, добиваясь каких-то откликов, импульсов, реакций. Ладони груди сжимали. До боли. А к животу прижимался возбужденный член. Твердый настолько, что спазмом все внутри скрутило от осознания безысходности, которая окружает, на корню забивая громоздкими камнями любой порыв, ведущий к свободе. Вой разочарования из себя выдавила, по стене вниз сползая, и не смогла отбиться, когда Вадим рядом с собой удержал. Будто не с ней, будто в другой жизни. Щетина жесткая, что кожу царапает и губы… горячие, твердые, что к ее губам прижимаются. Он что-то говорит. Непонятно. Звуки путаются в голове, не позволяя уловить смысл, суть. Что-то нежное, доброе, ласковое — только по интонации понятно. Слова, слова… и толкается в нее все яростнее, добиваясь взаимности или полной потери контроля над разумом, что, по сути, одно и то же.

На уровне подсознания Марта уловила, что напряжения не стало. И его руки вместо того, чтобы удерживать, ласкают кожу, растирая затекшие после грубых захватов запястья. И губы… Словно другие! Они стали мягче, не теряя настойчивости. Они скользят по виску, по скуле, по подбородку. Скользят, но Вадим не целует. Как и обещал когда-то, никаких поцелуев в губы. Касается их, дразнит, но не рискует нарушить данное слово, нарушить негласное условие. Язык выписывает

узоры на открытой груди, когда он посмел стянуть бретели платья, спуская их с плеч. Неторопливое жужжание бегунка молнии на спине, но ему мало. Он большего хочет! Он ее ответ ждет! Потому и заставляет водить дрожащими руками по своей груди, исследуя неизведанные территории. То, что до этого могла только взглядом ощупать, закатывая глаза от восторга, сейчас в ее руках, застывает воспоминанием на пальцах. И кожа его, горячая, влажная от неконтролируемого возбуждения. Такая гладкая, что хочется прикоснуться еще и еще. И запах. Его запах. Сразу Марта и не поняла, не разгадала его, а теперь уловила сладковатые нотки шиповника, смешанного с цитрусом и горькие — табака, которым едва уловимо пахнут пальцы, губы.

Практически сдалась. Выгибалась и плавилась под жадными прикосновениями. Стонала, поддаваясь умелым рукам, и во все глаза смотрела на Вадима. Вдруг предельно остро уловила необходимость видеть его. Глаза, сумасшедший блеск в них, губы, что так и шепчут бессмыслицу, запутывая, кружа в фейерверке новых, неизведанных ранее эмоций. А как только взгляды скрестились, как от боли скривилась, лицо ладонями прикрывая.

— Я говорю тебе «нет». — Прошептала и смотрела так, словно и сама этих слов испугалась.

— Марта… — Все еще не веря, а, может, просто не расслышав, улыбнулся Вадим, исследуя губами шею, плечи, грудь. Руками бока наглаживал, чуть сильнее надавливая между ребрами, очерчивая талию, удерживая большими пальцами поджимающийся от возбуждения живот.

— Я не хо-чу! — Зло процедила, бешеное по силе напряжения выдавая. Так, что мышцы каменели, не поддаваясь страстным прикосновениям, и длинная шея еще больше вытягивалась, в попытке защититься от напористых поцелуев.

Вадим услышал. А, может, почувствовал. Голову опустил и странно хмыкнул, нарочито медленно покачивая ей из стороны в сторону. Выбор ее не одобряя, не принимая. Пальцы разжал, давая каплю свободы, но не отпустил — по обеим сторонам от ее головы в стену уперся. Долгим взглядом окинул ее тело. Марта дрожала, не справляясь с возбуждением, с нарастающей паникой, что замешивались в горючий коктейль и мощным потоком давили изнутри, а снаружи выливались лихорадочным румянцем, закушенной до боли губой, пальцами, что с неестественным упорством впивались в твердую стену. И рада бы эмоции скрыть, да нет таких сил, а он все смотрит. Зацепился взглядом за платье, неприлично высоко задранное к бедрам, смятое на животе, приспущенное на груди. Нежное, податливое тело под ним, и маленькая доверчивая девочка напротив. Только взгляд не наивный — все понимает. И злость его сейчас она тоже уловила, оттого и замерла, ошалелыми глазами в искаженное отвращением лицо уставившись.

— Что? — Выдавил Вадим из себя, задохнувшись.

— Нет!

Он зло хмыкнул.

— Я понял! — Довольно оскалился. — Мое солнце самое умное! — Дрожащей от напряжения рукой по лицу погладил. Так, что у Марты шею свело, пока пыталась силе его, давлению не поддаться. Подбородок больно сжал и в губы впился.

— Не в этот раз!

Рыкнул и с силой толкнул язык в ее рот. Не исследуя — нападая, попытался силой взять то, что посчитал своим по праву, но не справился, когда в какой-то истерике Марта в его руках забилась, сопротивляясь. Когда податливое до этого тело дугой выгнула.

— Не смей! Не смей! — Прокричала, оглушая. — Убери свои руки! — С силой его от себя оттолкнула и глаза от страха закрыла, понимая, что он не уступит. — Убери, убери, не смей! Убери! — Взвизгнула, не пытаясь внутреннюю вибрацию подавить.

— Убрал… — Послышался хриплый шепот, но Марта продолжала биться, толкаться, стучать зубами. — Убрал! Уже убрал! — Прокричал Вадим ей в лицо, заставляя открыть глаза, голову с силой удерживая. — Уже убрал… — Продемонстрировал поднятые вверх и разведенный в стороны руки, что тут же снова в стену уперлись, как только осознанный взгляд уловил, реакцию почувствовал.