Шахта
Шрифт:
– Зачем мы здесь? – спросил Рантанен.
– В поисках правды, – ответил я, вытащив ключ из замка зажигания.
Он скрестил руки на груди.
– При такой погоде, пожалуй, это проще, чем наснимать фотографий.
Я завязал шарф потуже, натянул шапку и проверил карманы: телефон, записная книжка, простой карандаш, перчатки – все на месте. Открыл дверь – снег ударил в лицо наотмашь.
– Ключи! – прокричал Рантанен.
– Фотоаппарат! – ответил я.
Яри Рантанен, пятьдесят четыре года. Он уже в том возрасте, когда люди его профессии привыкли кушать сытные бутерброды и не нервничать по пустякам. Человек быстро привыкает как к хорошему, так и к плохому. Привычки прилепляются как бактерии от гриппозного соседа.
Будка проходной с зеркальными окнами выглядела как пограничный пункт пропуска. На стене, на высоте полутора метров, висела табличка с крупной надписью «Выдача пропусков», а за будкой на флагштоках красовались флаги компании. Их зачем-то было три – на каждый по одному.
Снежинки прилеплялись к лицу и таяли, ветер забирался под джинсы и кальсоны, пуховик защищал получше. Через несколько шагов начинало казаться, что идешь в одной только куртке посреди снежной равнины. За проходной громоздились производственные корпуса шахты – дробильные, обогатительные станции, чего только не было. Я поднялся по лесенке к двери и нажал на кнопку звонка. Дверь открылась, мимо разом выдуло все тепло. Открывший дверь мужчина был в куртке с названием компании и – неожиданно – в каске на голове.
– Я за пропуском.
Он был низенького роста, и область вокруг рта была испачкана каким-то неопределенным образом.
– Пропуском?
Я кивнул в сторону надписи.
– Там сказано, что пропуска выдаются здесь.
– Не выйдет.
– Как же тогда попасть на территорию шахты?
– А туда и не попасть.
– Я – журналист, пишу о вас репортаж.
– Так тебе следует обратиться в головную контору в Хельсинки. Все наши пиарщики сидят там.
– Ну а те, кто отвечает за оперативную работу? Они должны быть здесь.
Казалось, он задумался.
– Погоди на парковке, – сказал он и закрыл дверь.
Я спустился и начал ждать у нашего автобуса. Тут хоть какая-то защита была от ветра, швыряющего снег туда-сюда.
Десять часов езды, на стоянке мерзнут сопли, но я хотел этого. Анонимный мейл пришел менее суток назад.
– День добрый.
Я не заметил его появления, что было странно, учитывая размеры подошедшего. Наверное, снег приглушил шаги или ветер унес за собой всю их тяжесть.
– Янне Вуори, газета «Хельсингин Пяйвя».
Он пожал мне руку. Ощущения были как если бы ухватился за вилку подъемника.
– Антеро Косола, начальник отдела безопасности. Я так понимаю, вы здесь по редакционному заданию.
Это было сказано таким спокойным и теплым голосом, что от него мог бы растаять весь снег кругом. Косола был ростом выше ста девяноста сантиметров и весил под сотню килограммов. В нем все было широким: плечи, подбородок, рот, нос, и только щеки были худыми. Карие глаза, мягкий голос… Несмотря на внушительные размеры, в нем было нечто мелкое, это как если бы у слона все-таки получалось поворачиваться в посудной лавке. Черная шапочка была туго натянута на круглую голову, он широко улыбался.
– Может, поговорим неофициально, – спросил я.
– Так сказать, не для эфира?
– Пускай так.
– Знаешь, мне уже столько лет, что про вашего брата я совершенно точно знаю одну вещь: журналист в принципе не может поговорить просто так.
Помолчали. Посмотрели друг на друга.
– Могу спросить, кто твой начальник?
Солнечная улыбка. Молчание.
– Давно ты работаешь в этой конторе?
– С тех самых пор, как здесь началась добыча, два с половиной года.
– Какие-то проблемы за это время были? Мешают ли снег и холод вести работы? Может ли, скажем, долгий снегопад вызвать какие-нибудь проблемы?
– Ах, ты об этом, – протянул Косола, глядя на небо с таким видом, будто он только что заметил сам факт снегопада. – Ну, в Хельсинки это может быть и достойно новостей. В эдаких полуботиночках уж точно не стоит отправляться в дорогу.
С этими словами он посмотрел на мои ноги – мои вполне зимние ботинки казались тут пуантами.
– В деревне вы сможете получить все необходимое снаряжение, – произнес он дружелюбным голосом инструктора по туризму, – если планируете здесь задержаться.
Я ничего не ответил.
– Ну что, планируете?
Только я собирался открыть рот, как рядом возник Рантанен. Я представил их друг другу и поинтересовался у Косола, можно ли его сфотографировать.
– Думаю, обойдемся без этого, – ответил тот. – Я не особенно фотогеничен.
– Снимок пойдет в статью о руднике.
– А я и не подумал, что для модного журнала. Можно спросить одну вещь? Зачем вы здесь, ведь головная контора находится в Хельсинки? Все, кто может ответить на ваши вопросы, находятся именно там.
– Именно поэтому, – ответил я, – именно поэтому мы здесь.
Косола посмотрел на меня и сказал:
– Господа, позвольте откланяться, я вынужден покинуть вас.
Он повернулся и зашагал в сторону проходной.
– Секундочку, еще один вопрос, – крикнул я.
Он остановился и обернулся.
– На тот случай, если мы тут застрянем. Есть номер, куда можно позвонить?
– Записывай номер мобильного, – прокричал в ответ Косола и продиктовал мне цифры. Я вбил их себе в телефон. Сунул его в карман и посмотрел в ту сторону, куда только что ушел Косола. Его не было видно, не было даже следов на снегу. По какой-то причине мне опять вспомнилось предложение из того имейла.
Мы роем себе могилу.
Он стоял на углу улиц Мусеокату и Рунебергинкату и вдыхал холодный январский воздух.
Нью-Йорк пах хот-догами и выхлопными газами, Лондон – подземкой, Париж – свежим хлебом, Берлин – мазутом, а Хельсинки…
Его невинный запах был похож на запах оставленного на морозе шерстяного свитера, на который побрызгали соленой морской водой и бросили немного еловых иголок.
Он начал понимать, что истосковался по родному городу, что тоскует больше, чем может себе в этом признаться, да и знал ли он вообще, насколько сильна его тоска? Его не было здесь более тридцати лет.