Шалунья-сестричка
Шрифт:
Уже на траве мы стали снимать с неё одежду. Не только платье и бельё, но даже и ленточки в волосах были совсем мокрыми. Мы завернули её в чью-то шерстяную кофту и усадили на тёплый бугорок. А носки, туфли и всё остальное развесили сушить по кустам. Хорошо, что был солнечный день!
А Шалунья ещё и плакать начала. Да так горько. Это мне надо было плакать, а не ей!
Я достала Шалунье хлеб с сыром. Она, всхлипывая, съела всё, что лежало в нашей сумке. А бутылку с лимонадом она опрокинула, как только её открыли.
Едва мы переступили порог нашей калитки, мама тут же обо всём догадалась.
— Ну что ж, молодцы! — огорчённо сказала она.
— Как ты узнала? — удивилась я. — Ведь мы всё просушили.
— Верно, да только утюга для вас никто в кустах не припрятал, — ответила мама.
В тот же вечер я осталась без пирожного за ужином, а Сестричку тут же отправили в кровать, напоив горячим молоком.
— Хорошо купаться в туфлях? — спросила мама у Шалуньи.
— Очень неудобно, — пожаловалась та.
А когда мама стала вынимать камешки из сестричкиной корзинки, она увидела на дне ее крохотную рыбку.
Сестричка в школе
От бабушки пришло письмо, что она заболела, и мама собралась навестить её. Она попросила мою учительницу разрешить мне на один день привести в школу Сестричку.
Учительница позволила. До чего же обрадовалась Сестричка! Она разыскала старый папин портфель и стала укладывать всё, что ей могло пригодиться на следующий день: тетрадку, карандаш и ластик, цветные мелки, яблоко, книжку сказок и даже куклу Розу.
Спать она отправилась быстро. В ванной не брызгалась; не пищала, когда ей заплетали косички на ночь; не хныкала над тарелкой каши и не просила в кровати, чтоб ей читали сказки. Нет. Она крепко зажмурилась, чтобы скорее наступило завтра.
А утром… Она встала рано, оделась сама. Ловко застегнула все пуговки, аккуратно подвернула носки. Пока мама готовила завтрак, Сестричка нарвала в саду большой букет для нашей учительницы.
В классе она громко сказала «доброе утро» и вела себя так, что учительница оставила её сидеть рядом со мной.
Дети вынули из ранцев книги, пеналы, и Сестричка тоже положила карандаш и тетрадку на парту. Учительница стала выкликать детей по именам. И каждый отвечал: «Здесь».
Сестричку не вызвали, ведь она ещё не была настоящей школьницей. И что же сделала Шалунья?
Она громко сказала:
— А меня забыли! Я тоже здесь!
Учительница улыбнулась и дала Сестричке пластилин. Он был красный, мягкий, и Сестричка скоро протянула учительнице маленькую корзинку с высокой ручкой.
— Очень хорошо! — похвалила она Сестричку, а корзинку из пластилина поставила на камин, чтобы отовсюду её было видно.
А потом нам прочли рассказ, и мы тянули руки, чтобы ответить на вопросы. Сестричка тоже подняла ладошку в красном пластилине. Все засмеялись. Но учительница покачала головой:
— Зачем
— Молодец! За ответ тебе «пять», — выслушав девочку до конца, сказала учительница, вывела цифру «5» на листке бумаги и положила его на камин рядом с красной корзинкой.
После обеда мы рисовали. И Сестричка тоже достала мелки. В моём альбоме скоро вырос дом у пруда и дерево. А Сестричка изобразила учительницу и всех нас. И ничего-ничего не забыла: даже камин с красной корзинкой и листок с цифрой «5».
Потом был урок физкультуры. Сестричка стояла всех ровнее, руки тянула выше всех, приседала ниже всех. Её даже поставили перед классом и попросили одну повторить все упражнения.
На уроке чтения Шалунья вдруг затихла, положила голову на парту и… уснула. Она спала до самого маминого прихода. Учительница не стала ее будить, ведь Сестричка не была настоящей ученицей.
И оттого, что Сестричка целый день старательно трудилась, ей разрешили унести домой рисунок, красную корзинку и листок с цифрой «5».
Поездка
Когда я была маленькой, меня очень пугали паровозы: чёрные от сажи, они громко отдувались и пронзительно свистели. А Сестричка их нисколько не боялась. Она не затыкала уши, как я, кричала им что-то, долго махала вслед.
Однажды тётя написала, чтобы мама отправила Сестричку к ним на субботу и воскресенье.
«Посади девочку в вагон, пусть приедет сама, — говорилось в письме, — а мы её встретим на вокзале».
— Пожалуй, она мала для этого, — сказала мама.
— Пожалуй, она не умеет ещё себя вести, — добавил папа.
— Она побоится, — предположила я.
— Пожалуйста, ну, пожалуйста, — стала тоненько тянуть Сестричка, — разрешите мне. Я большая и совсем не боюсь.
Мама ничего не ответила. Папа тоже ничего не ответил. И я промолчала. Тут Сестричка поняла, почему все молчат, и тихо сказала:
— Вот увидите, какая я буду хорошая, только, пожалуйста, пошлите.
И мы поверили ей. Она поехала совсем одна. Вот как это было.
Мама несла на вокзал маленький чемодан, куда положили ночную сорочку, рубашку, тапки и нарядное платье для воскресенья. Сестричка шла рядом и держала под мышкой куклу Розу.
— Тётя не забудет меня поискать? — между прочим спросила Сестричка. — А то вдруг я не открою дверь вагона…
— Не тревожься, — сказала мама. — Я попрошу кондуктора приглядеть за тобой.
Сестричка уже собралась выпалить: «Какого кондуктора? А где он?» — но мама торопилась, и Сестричка умолкла. К тому же на платформе было что посмотреть: взад-вперёд катили тележки с багажом, на огромных весах взвешивались чемоданы, — и Шалунье тут же страшно захотелось пуститься вприпрыжку по длинной платформе, промчаться на тележке, влезть самой на весы и ещё многое, — словом, она придумала бы, чем заняться, но она хорошо помнила своё обещание и шла чинно рядом с мамой.