Шаляпин
Шрифт:
«Борис Годунов», «Хованщина», «Псковитянка» прошли триумфально. Продюсеры наперебой предлагают Федору Ивановичу выгодные контракты. Король Англии приглашает артиста в свою ложу; Шаляпин дает концерт в Букингемском дворце для королевской семьи.
Спустя год артист снова в Лондоне. Кроме «Бориса Годунова» и «Псковитянки» труппа С. П. Дягилева показывает «Князя Игоря». Шаляпин впервые исполняет две партии — Кончака и Галицкого. И снова — триумфы, визиты, приемы, обеды… Федор Иванович пишет М. Ф. Волькенштейну: «Ну что тебе сказать о сезоне?! 5+++++ вот отметка за спектакли. Я, в добрый час сказать, — нанизываю здесь мои спектакли, как жемчуг, один к одному, который лучше — не знаю». Быть может, никогда Шаляпин не был столь уверен в завтрашнем дне, в творческом и житейском благополучии.
…Весть о начале войны застала артиста в пути, на маленьком полустанке. Поезда остановились, экипажи и автомобили реквизированы на нужды армии. Оставив при себе лишь самое необходимое, Шаляпин пешком добрался до Парижа, временами подсаживаясь на попутные повозки. Из французской столицы удалось вернуться в Лондон, а оттуда через Скандинавию — в Петербург, уже переименованный в Петроград. 7 сентября друзья, поклонники, репортеры встречали певца на перроне Финляндского вокзала.
— Завтра уезжаю в Москву, но на днях возвращусь к вам, чтобы устроить концерт в пользу наших раненых героев — это мой святой долг, — заявил Шаляпин газетчикам.
Певец рассказывал о своем возвращении из Европы: на корабле все были одеты в спасательные пояса, в море выходили с притушенными огнями, остерегались обстрела немецкими минами. Весь багаж утерян, но сохранилось главное — театральные костюмы.
Москва и Петроград взвинчены массовым истеричным «патриотическим» подъемом. Улицы, площади, скверы заполнены митингующими. Ораторы в пафосном крике предрекают молниеносную победу «русским орлам». А тем временем черносотенцы и мародеры грабят лавки, магазины, издательства владельцев, носящих немецкие фамилии; особенно «страдают» винные погреба и склады — погромы и бесчинства «освящаются» пьяным пением «Боже, царя храни!» и призывами к национальному сплочению…
Журнал «Рампа и жизнь» печатает портрет первого раненого воина-артиста, газеты публикуют списки погибших и искалеченных в боях. В Москве, в доме на Воскресенской площади, где некогда жила семья Шаляпина, разместился лазарет, созданный на средства Художественного театра, небольшой госпиталь открывает Л. В. Собинов. Объявлены «дни флажков»: артисты-знаменитости продают символические флажки в пользу жертв войны. В. В. Лужский, И. М. Москвин, Н. Ф. Балиев собрали 14 тысяч рублей. В цирке Саламонского на Цветном бульваре театральные звезды устраивают благотворительный вечер, балерины скачут на лошадях, актеры Малого театра выступают в качестве дрессировщиков. «Кумиры публики» М. Н. Ермолова, В. И. Качалов, пианист К. Н. Игумнов организуют в Литературно-художественном кружке на Большой Дмитровке «музыкальный чай» в пользу раненых.
«Сегодня на квартире Ф. И. Шаляпина, — сообщает репортер „Биржевых новостей“, — состоится заседание для обсуждения вопроса помощи раненым. Предполагается учредить два лазарета имени Шаляпина, в Петрограде и в Москве. Каждый лазарет будет рассчитан на 25 кроватей. С этой целью Шаляпиным будет устроен ряд концертов и спектаклей, в которых он лично будет участвовать, и кроме того, привлечет также и другие артистические силы». В Петрограде лазарет разместился в помещении Екатерининского собрания и просуществовал до конца 1916 года; в Москве под лазарет переоборудовали флигель на Новинском бульваре, на его открытие приехал городской голова. И. Ф. Шаляпина вспоминает: «Увидев, насколько хорошо был оборудован лазарет, он предложил Федору Ивановичу предназначить его для офицеров, на что отец ответил: „Вот потому именно, что лазарет оборудован хорошо, здесь будут лечиться солдаты“. Так оно и было. Федор Иванович часто навещал своих раненых, беседовал с ними, рассказывал забавные случаи из своей жизни, раздавал подарки. В этом лазарете всю войну работала вся наша семья, помогая, чем возможно, и ухаживая за ранеными». Солдаты, в основном крестьяне и рабочие, очень полюбили Шаляпина, вели с ним долгие беседы. К. А. Коровин вспоминал: «Доктором в лазарет Шаляпин взял Ивана Ивановича Красовского. Беседовал с ранеными и приказывал кормить их хорошо. Велел делать пельмени по-сибирски и часто ел с ними вместе, учась у них песням, которые они пели в деревне. Когда пел:
Ах ты, Ванька, разудала голова. На кого ты меня, Ванька, покидаешь. На злого свекора… —я видел, как раненые плакали».
За ранеными ухаживает вся семья. В годы войны в лазаретах Шаляпина поправили здоровье около четырехсот солдат.
В Большом театре Шаляпин дает концерт в пользу раненых. Зал переполнен. В ложе дирекции — дочери певца в белых платьях и косынках сестер милосердия, сыновья — в халатах санитаров. Артист выступает в сопровождении оркестра под управлением М. М. Ипполитова-Иванова и вокального квартета братьев Кедровых. Публика бурно встречает «Марсельезу» — гимн союзной Франции.
Патриотические настроения оказывают влияние на художественную жизнь российских столиц. С театральных и концертных афиш исчезают произведения немецких авторов. Это радует далеко не всех. Музыкант Ю. С. Сахновский утверждает: «Не может быть речи о каком-либо бойкоте в связи с настоящей войной. Немецкая классическая музыка служила светочем нашей отечественной музыки, и в будущем не следует лишаться ее во вред себе». Композитору А. Т. Гречанинову мысль о бойкоте представляется абсурдной. А. Н. Корещенко менее широк во взглядах: он защищает немецких классиков, но выступает против исполнения современной музыки Рихарда Штрауса и Рихарда Вагнера, «возвеличивающих Германию». Пианист и педагог Н. Н. Орлов полагает, что дискриминация немецкой музыки даже полезна: она освобождает пространство для музыки отечественной. Дирекция императорских театров на чрезвычайном совещании принимает кардинальное решение: оставить в афише только оперы русских композиторов.
В октябре 1914 года Шаляпин выезжает в Варшаву с концертом в пользу пострадавшего от войны населения царства Польского. Публика театра стоя приветствует артиста. Юрий Беляев сопровождает Шаляпина в поездке и подробно освещает ее в «Новом времени»:
«Вообще, в этот памятный для варшавской публики вечер местная педантичная Филармония увидала и услыхала сразу столько неожиданностей, что официальное выражение ее сразу как будто размякло и потеплело. Нельзя же было, в самом деле, остаться равнодушным к „классическому“ пианиссимо волжской „Дубинушки“, к запевале в „Как по ельничку“, к расшалившемуся Шаляпину, который был рад-радешенек посмешить и сам посмеяться…
На следующий день наши певцы (Шаляпин и квартет Кедровых. — В. Д.) отправились к ближайшему полю окрестных битв — к историческому Рашину. Здесь они осматривали разрушенный немцами древний костел, окопы, братские могилы.
Все вернулись в Варшаву под огромным впечатлением».
Еще до войны, в 1913 году, Ф. И. Шаляпин, М. Ф. Андреева и известный актер Н. Ф. Монахов встретились после дневного спектакля «Севильский цирюльник» в Большом театре. Дочь Марии Федоровны Андреевой Е. А. Желябужская вспоминала: Шаляпин размышлял о создании нового театра, Андреева намечала роли, которые он мог бы играть в драме, «…и вот тогда, мне кажется, впервые зародилась идея театра трагедии, театра высокой романтической драмы, театра, который должен был учить и воспитывать зрителя, нести ему лишь самые высокие образцы драматической литературы».
Вездесущие репортеры тут же сообщили о новой «синтетической труппе», объединявшей артистов всех жанров сценического искусства, называли имена: Н. Ф. Монахов, Ф. И. Шаляпин, А. Г. Коонен, Ю. К. Балтрушайтис, Э. Дузе, С. Бернар, Т. Сальвини. Уже весной 1913 года Шаляпин сообщал Горькому: «Достали много денег, собрали огромную труппу, устраивали пробу — на пробе было до 1000 человек. Наконец, выбрали более способных, и будут играть всё, то есть оперу, оперетту, комедию, драму и трагедию. Дай им Бог, но я все-таки отношусь к этой затее скептически. Дело начать не хитро, но тяжело все-таки сделать его без школы. У нас сейчас очень много школ, и каких угодно, но самой той, которая именно нужна, и нет… Очень хотелось бы мне устроить школу — мечтаю об этом, да, может быть, и сумею это сделать».