Шаманский космос
Шрифт:
— Нет, каждый из нас стремится быть не таким, как все. А он — просто талантливый мальчик в зените славы. Такой этерический серфер. Его прет от того, что, по идее, его убьет. У него есть свой стиль, но не более того — засохший и ломкий бутон, он никогда не раскроется.
— Умереть молодым — в этом, наверное, что-то есть. Аппаратные модули готовы к стыковке. Ты прав, путешествие через проекцию — это немалый риск, тем более если связь оборвется. Что ты теперь собираешься делать?
— Забывать. Со всеми приятностями, равно как и отрицательными последствиями пагубной привычки, переросшей в физическую зависимость.
— А та девочка, которую мы посылали: он получил инфу, что была у нее в голове?
— Я же тебе говорил, Касоларо, он — мозговой хакер. Конечно, ему любопытно, почему вы
— А Локхарт?
Этот молоденький мальчик, Луна, вдруг шагнул вперед, перекрыв мне обзор. На лице — любопытство, в руках — югулярная пушка. Он оказался сильней, чем я думал — он меня чувствовал. Остальные двое замолчали, как будто остановили программу. Темнота между ними. Тайна перестала быть таковой.
Выступив из своих очертаний, Луна приступил к переходу. Я отступил сквозь этерическое поле, держа его в поле зрения, но на достаточном расстоянии — он был черной точкой, пришпиленной к воздуху. Но он все равно протрассировал меня, даже когда я вошел в свое тело на незасвеченной явке: липкая стабилизация формы.
— Надо срочно отсюда съезжать, — сказал я Мелоди. — Нас засекли.
Мы вышли на улицу и разделились, слившись с тенями. Улицы города, акры глянцевого дождя. Ночь, черная от астрального дыма. У меня возникла за спиной реальный знак в виде материального тела: Луна выступил в протяженность тишины. Шамана, который работает на границах видимых изображений, узнать очень просто — его тень тем дальше от тела, тем гуще. Он уже улыбался, опережая себя.
На повороте в очередной проулок я свернулся в минимальный элемент и резко подался вбок, сквозь стену ближайшего здания — вечер, кажется, предстоял хлопотный, но интересный. Луна просочился следом. Мы были тональной развоплощенной плотью, несущейся сквозь стены по обеим сторонам проулка — разветвляясь до самых крыш и аннулируя пузырьки воздуха, прежде чем вновь окунуться в камень. Я мчался сквозь четкую комнату, где были ковры и резные изделия из дерева, потом — мотки кровавых кружев и область взбудораженного протоплазмического порыва. Я слился с незнакомкой, нецелованной библиотекаршей: ее воспитание, и образованность, и многочисленные достоинства прозябали в отчаянии под глянцем язвительной желчной злобы. Порыв пушистого снега захватил меня и потащил за собой, и кресло растянулось на целую вечность. Я сам не заметил, как добрался до конца квартала и прошел сквозь припаркованную машину, которая со взрывом стекла отлетела в сторону. Луна был уже рядом, когда я пронесся смазанным пятном через стоянку. Весь ряд машин разбился вдребезги, не выдержав этерической тяги. Я остановился внутри какой-то машины, просочился наверх через крышу, переключил режимы и спрыгнул на бетонированную площадку. Луна слишком поторопился материализоваться и наложился на «вольво» — окна мгновенно окрасились изнутри в алый цвет и разлетелись осколками под давлением покоробившегося металла. Рваная, с острыми выступами арматура выбивалась из рамы, кишечная лава изверглась из фар. Потом все стабилизовалось.
Я стоял, омываемый воем сигнализаций, на стоянке у гипермаркета, словно падший ангел, одетый в упрощенное подобие моей прежней одежды, насколько я ее помнил. В моде я не разбираюсь вообще.
5
Вампиры Парижа
Мир начинался как бунт — но потом примкнул к вакууму
Говорят, что во всяком обществе существует лишь ограниченное число личностей — все остальные лишь веселятся, живут в свое удовольствие и проникаются добрыми мыслями. Но наши головы вдыхают вопросы, как воздух. Я лежал на кровати в гостиничном номере Мелоди, страдая от фантомных ожогов после схватки с Луной. Да, я сглупил. Не надо мне было высовываться — надо было залечь на дно, войти в режим спячки, прийти в себя, исцелиться, попрощаться с людьми и просто сделать свою работу, независимо от того, знает бог обо мне или нет. Плохой из меня получается вирус. Однако во время прогона через дематериализацию и обратно я хотя бы вылечил руку. Какое странное, цельное призвание — затемняющее все небо.
Промежуточное расстояние в окнах.
— Только не растворяйся в воздухе за углом и не приходи
— Я просто пройдусь. Посмотрю книжки.
Она скорчила рожу.
Изысканный старый город — бесценное впечатление. Птицы — стремительный промельк, рыбы — зыбкие самоцветы, цветы на воде, студенты моих лет и старше, серое небо, затхлые шелесты призраков из подземки наплывают табачным туманом. Это было прощание перед последним броском, попытка впитать в себя как можно больше. Если Интернесины правы, после удара не будет уже ничего. За считанные секунды все исчезнет.
Я взял зеркальную книгу в букинистический магазинчик на Рю де ла Бушери, местечко, по первому впечатлению, совсем не подходящее: воплощенная победа устоявшихся традиций и рефлекторного просвещения. Однако там попадались и настоящие книги. Пароли, вписанные в рекламные объявления на обложках. Люди, которые их написали, — ложь втекла в их дневники, и они умерли чистыми, оставив целительные документы, белые, словно сливки. Я раскрывал зеркальные страницы перед этими древними книгами, и в них отражались слизистые дорожки авторской желчи, невидимые за печатным текстом. "Наш нарушенный тайный закон", закон, нарушенный безвозвратно и непоправимо, настолько непоправимо, что само его существование теперь отвергают с обратной силой. "Медицина — тончайшая разновидность магии" — подлинное название трактата о наполеоновских войнах. "Словарь бесконечной независимости". "Может быть, теология обитает в аду", — так начиналась еще одна книга. За названиями глав скрывались другие, невидимые. Настоящие.
У меня было чувство, будто я возвращаюсь к собственной блевотине. Все это — старый, ненужный хлам. Горечь разочарования. Господи, мне не терпелось двинуться дальше.
Тот день был как сон. Я подбирал историю как разноцветные ароматы. Паровозные топки, жареные каштаны, лошади с шорами на глазах в темном тоннеле, симфония чего-то едва уловимого в длинных коридорах широких улиц, неспешное вязкое небо. Белое пьянство во фраках и кудрявых мехах, шорохи галерей, церемонные проповеди, трогательные и чопорные, бесконечные пейзажи вальсируют под оливковыми деревьями, празднество на открытом воздухе, уходящее вдаль. Скамейка на городском берегу, зыбкий послеполуденный пляж. Фигуры на пирсе прогуливаются у перил, дети — сгустки изменчивого движения. Улицы накатывают, как волны. В глазах ощущение невинности.
Отель был как практический терминал. Именно то, что мне нужно.
Мелоди — глядя своими угольными глазами далеко-далеко — рассказала мне про какого-то мальчика, который употреблял что-то вроде отворотного зелья.
— А когда в его теле произошло замещение, и оно стало сплошным наркотиком, и почти ничего человеческого в нем не осталось, наркотик взалкал человеческой природы, и каждую ночь гнал того парня на улицу в поисках кайфа. Так и рождаются вампиры — когда наркотик входит в человеческую оболочку и проявляет себя вовне, пытаясь восстановить биологическое равновесие. Но так получилось, что этот мальчик выпил кровь девочки, которая была точно такой же, как он, почти сплошь — наркотик, и в нем уже не осталось ничего человеческого. Девочка лежала в луже мочи и крови, глядя в ночь, на которой он медленно высыхал, словно пар от дыхания на зеркале. Впервые она встретила себе подобного — и он растворился в ничто за считанные секунды.
Мелоди набрала слезы в шприц. Интимное действо среди шаманов — чтобы почувствовать сопротивление друг друга. Ультракрасные молнии пробежали по венам. Искры взвихренного света рассыпались по мебели. Пространство неслось, как опаленный эфир человеческого проклятия, набирая скорость, а потом выброс неоновой пыли замедлился и остановился совсем. Печаль втиснула нас на седьмое небо, где ржавели мелочные желания. Кровавое время проходило в космическом разноцветии и тайных провалах в необозримую глубину, и твари, живущие на радиочастотах, смотрелись здесь как зернистые электроны. Мимолетные прикосновения, как невесомые поцелуи. Мраморные дыры в облаках — и нас отпускает уже на другой стороне спектра, в других цветах, размытых и шумных. Водопад слез.