Шамиль
Шрифт:
Имам молит Аллаха…
Быть может, Всемогущий услышит его, сойдёт к нему во тьму…
Союз между Ним и повелителем «от моря и до моря» будет восстановлен, — и Азраил тотчас же поразит виновника… Хотя бы крик ночного намаза раздался в воздухе… Но, во-первых, намаз в войсках отменён, а во-вторых, муллы должны безмолвствовать как и все остальные…
Томительная ночь казалась бесконечной, но когда, наконец, со стороны моря повеяло холодом, и восток побледнел, а на вершине Шахдага загорелись первые лучи просыпавшегося дня, — когда тени дрогнули, и потускли звёзды, и даже кровожадный Альдебаран сомкнул зловещее око, — муллы и муэдзины с мутелимами и будунами затянули своё «ля-иллахи-иль-Аллах». Старший из них подошёл к могиле имама и, три раза стукнув в неё посохом, воскликнул:
— Жив ли ещё возлюбленный Богом?..
Но оттуда не раздалось ни слова в ответ.
Муллы отошли. Встрепенувшиеся было конные и пешие, наибы и простые лезгины опять погрузились в мрачное безмолвие. Скоро все вершины гор заалели и засияли… По скалам и утёсам их живою кровью сбежали розовые лучи в горные долины… Муллы опять постучались к имаму.
— Жив ли ещё возлюбленный Богом?
И вновь он не подал голоса.
Уныние охватывало всех… Хатхуа и преданные повелителю Чечни и Дагестана наибы встревожились. Они теперь не отводили от холма взглядов, полных ужаса и опасений… Наконец, солнце поднялось над ущельем между Шахдагом и Баир Дервишем, ущельем, по которому можно было дойти до Каспия. Целая река ослепительного света оттуда залила долину… Дрогнули её туманы, проснулся весёлый жаворонок в траве…
— Жив ли ещё возлюбленный Богом?..
И вдруг из-под земли раздался ответ:
— Хвала Аллаху, даровавшему моим очам свет!..
Лопаты палачей заработали опять, доски были откинуты… Весь засыпанный землёй, изнеможённый, поднялся из-под них Шамиль… Опираясь на наибов Юсуфа и Хатхуа, он вышел из могилы… Теперь всё кругом замирало в ожидании откровения… Посетил ли Бог имама?.. Дал ли ему новые обеты?..
— Правоверные!.. Нет бога, кроме Бога, и Магомет пророк его!.. Сжалился Аллах над своими рабами и послал мне в мрак и персть земную ангела… Всю ночь мы беседовали с ним… И велики были и страшны слова, услышанные мною… Огнем палили они мою душу… И долго я плакал и долго молил, и ангел Аллаха опять подымался к небу и вновь принёс мне веления Всемогущего… И опять я плакал, потому что он хотел истребить народ свой, — наслать на него смерть и унижение, плач и рабство. Велика была мера гнева Его, так велика, что наполнить эту чашу не хватило бы всех гор Дагестана… И опять я плакал и молился, и ангел на тёмных крылах ещё раз подымался к Аллаху… И смиловался Вечный, имя которому Адн. Занесённая рука Его опустилась, меч из неё выпал и лежит у Его ног в ожидании. Пророк — под самое утро, — когда впервые муллы взывали ко мне, слетел на своём огненном коне, и коснулся меня, и приказал возвестить вам истину… Злодеи и слепые, бессмысленные слуги шайтана! Доколе вы будете смрадом грехов наполнять вселенную?.. Вонь от ваших душ поднялась до райских врат и отравляет там воздух блаженных… Нет числа вашим преступлениям, — они велики как море, высоки как горы, покрытые снегами, глубоки как пропасти, где до сих пор ещё никто не отыскал дна… В каждом из вас грехов более, чем песку у моря, они как злые коршуны летают и заклёвывают немногое доброе, что ещё осталось у вас… Знайте же и трепещите!.. Господь хотел истребить вас всех до единого мечами неверных… Он хотел вооружить силою своею руки гяуров, — и вы видели, что было вчера… Он уже отвратил от вас лицо, — и в это самое утро была определена общая гибель ваша… Отчего вы были побеждены, отчего враг гнал вас как подлых чекалок от своих стен? Потому что нет в народе веры в силу Аллаха, потому что весь ваш путь на земле есть путь греха и преступления! Что было бы с вами и не только с вами, но и с вашими нагорными аулами и всеми, кто там ждёт теперь радостной вести о победе и получит только весть о своём сиротстве?.. Что было бы, говорю, с вами и с ними, если бы я не мог умолить Аллаха ещё на несколько дней отложить свою месть?.. Лицо Его ещё не обращено к вам, — Он три ночи будет ждать, чтобы сердца ваши умилились перед гневом Его, и души ваши наполнились чистыми водами веры… Вам дан срок, и, несчастные, сумейте употребить его для вашего спасения… Смотрите, — огонь уже подходит к сухому камышу… Уже тлеет он… Ещё раз пахнёт ветром, и останется одна зола… Азраил над вами, — вы его не видите, а я вижу его и блеск его меча, громадного как Каспийское море в длину, и невыносимый свет его глаз, каждый из которых более солнца, встающего над горами… Я вижу его до последней складки его платья… Конь под ним нетерпеливо кусает удила… Три дня грозный ангел смерти будет ждать повелений Божиих… Покайтесь, исправьтесь, несчастные!.. Я вижу его, но блеск его невыносим моему взгляду… Аллах, Аллах!..
И вдруг Шамиль в конвульсиях и судорогах упал на землю…
Народ с ужасом смотрел, как его всего било, как пена выступала на его губах, а остеклевшие глаза закатывались под веки, обнаруживая одни белки…
— Азраил! Азраил!.. — выкрикивал он. — Оставь их, уйди от них!.. — и снова падал в конвульсиях.
Когда припадок его окончился, Шамиль, точно проснувшийся, огляделся.
— Что со мною было? — спросил он Хатхуа.
— Ты видел ангела смерти над нами…
— Да… Всякий раз, когда его встречаю, со мною делается тоже… Подайте мне воды!..
Он с жадностью сделал несколько глотков и привстал, опираясь на кабардинского князя… Потом задумался и долго стоял так… Наконец, точно вспомнив что-то, он с усилием проговорил:
— Хатхуа, позови палачей!..
Тех и звать нечего было, — они находились около…
Шамиль вышел опять из окружавшей его толпы и крикнул народу:
— Правоверные!.. Я здесь перед вами!..
Неведомо, откуда у него брались силы после таких припадков как этот… Безмолвные, бледные, трепеща от ужаса, стояли лезгины… Многим из них казалось, что их уже касается пола одежд ангела смерти… Склонив головы на грудь и сложив руки, благоговейно сидели на конях чеченцы… Все ждали, что ещё должно совершиться… Для чего вновь были призваны палачи?.. Из наибов даже каждый боялся за себя и не без страха следовал за ним.
— Правоверные!.. Я здесь перед вами свидетельствую славу Аллаха и Магомета, пророка его… В Коране сказано: «Да не пройдёт ни одно злое дело без наказания на земле, дабы Господь там не потребовал в нём страшного отчёта на суде Своём». И далее, Алий восклицает: «Грех народа на вождях его»… По моей молитве Азраил отошёл от вас… Я вижу теперь только его тень за Шахдагом… Она как тень от орлиного крыла делается всё меньше… Аллах вернул его к себе, — о ваши грехи, отсутствие веры, несоблюдение правил шариата и тариката, кумовство с гяурами, пьянство, потому что вы пьянствуете, курение, потому что вы курите эту сатанинскую траву, всё это вопиет к нему и свидетельствует против вас. Сегодня всемилосердый Аллах помиловал вас… Но завтра он может вспомнить все ваши мерзости перед ним и разгореться мщением, — и вновь он дарует победу неверным и навеки отвратит от вас лицо… Грех народа на вождях его… Посему я принимаю на себя ваш грех и сейчас перед вами понесу за него кару… Мулла Керим, раздень меня до пояса!..
Лезгины оцепенели… Чеченцы, уже знакомые с приёмами Шамиля, — невольно закрыли глаза…
— Хатхуа, милый сын мой, держи мою чалму, — потому что, доколе я не потерплю кары за весь народ мой, я буду недостоин надеть её… Палачи, бейте меня воловьими жилами… Пусть каждый из вас даст мне пятьдесят ударов… Но помните: тому горе, кто станет наносить их слабо… Голова упадёт с его плеч как спелый плод дерева… Я страдаю за народ, за его грехи, и муки мои должны быть велики… Аллах, — воззри на кровь мою, пролитую за этих грешников. Магомет, — примирись с ними… Я искупаю их вину…
Обнажённый до пояса, могуче сложенный, Шамиль стоял гордо и прямо перед дружинами.
— Во славу Аллаха начинайте… Ты, Мурад…
Здоровый дидоец, с воловьими мускулами и шеей, подошёл… Он поклонился Шамилю…
— Прости, имам!..
— Прощаю, ради Бога!..
Высоко взвился бич в воздухе и оставил красную полосу на спине у имама, следующий вырвал у него клок кожи с мясом… Мы не будем описывать всей этой страшной казни, которую Шамиль выносил стоически… Палачи не смели бить его слабо. Они знали, что в Хунзахе, при таких же условиях, он приказал перерезать горло неверному исполнителю его воли за то, что удары того были слишком легки… Когда боль стала невыносима, Шамиль воскликнул:
— Пой со мной, народ мой! — и твёрдым, сильным голосом начал священный гимн тариката:
«Обнажи свой меч, народ, — Помогай в священной битве!.. Я Аллаха зрел в молитве, — И сказал он: „Каждый род Будет проклят мной отныне, — Сын в отце, и старец в сыне, Если он, презрев войной, Не пойдёт с неверным в бой“… Азраил уж у порога — Выступайте, ради Бога!..»Грозно рос этот напев, подхваченный двенадцатью тысячами голосов… Шамиль, казалось, забыл личную свою муку в этом восторженном взрыве боевого чувства к небесам. Он пел под свист бича, в то время, когда кровь ручьями бежала по его спине и плечам… Он пел, когда ему бы следовало кричать от невыносимого, адского страдания… Когда, наконец, искупление народного греха кончилось, и «мерзость его на вожде» была наказана, к Шамилю подошёл хаким — чеченец-доктор…
— Не надо, — остановил его Шамиль. — Господь, простивший народ мой, залечит сам мои раны, — и надел платье на истерзанное тело…
— Аллах шлёт вам свою милость!.. Исповедайте Его… — крикнул он.
— Нет бога, кроме Бога, и Магомет — пророк его! — ответили ему присутствующие.
— Зейн аль-Абидин, посланец пророка, шепнул мне в ухо сладкую весть: «Неверные будут разбиты, и Аллах отныне предаёт их в наши руки»… Слава Аллаху… Но вы все три дня и три ночи должны соблюдать пост… Есть с вечернею звездою и только конопляные лепёшки. Ни мяса, ни бузы… Слышите ли вы меня?..