Шань
Шрифт:
— Джейк, — еле прошептал он. — Джейк!
— Ей нужен врач, дядя.
Лицо Джейка было белым, как мел. Его полуприкрытые глаза, обычно полные внутреннего огня, казались бесцветными и потухшими.
— С тобой все в порядке, племянник?
— Да, — Джейк настолько обессилел, что мог говорить только шепотом.
— А что с Цзяном?
Джейк моргнул.
— Моего отца, — начал было он, глядя в глаза Цуня, но запнулся и повторил, — моего отца больше нет в живых.
— Злые духи предрекли сей день! — Цунь судорожным движением протянул руки к приемной дочери. То
Джейк кивнул.
— Да, я наткнулся на них внизу. Их было трое, вооруженных автоматами. — Он покачал головой. — Они хорошо знали свое дело. Настоящие профессионалы. Я полагаю, что они из дантай.
Он не стал вдаваться в подробности. Что он мог рассказать дяде об утрате ба-маака? Как объяснить необъяснимое? Откуда взять слова, чтобы выразить непосильное бремя вины, придавившее его к земле? Он верил, что ба-маакпредупредил бы его заранее о готовящейся попытке покушения или, по меньшей мере, помог бы расправиться с убийцами, прежде чем они успели бы тронуть Блисс. Он еще крепче прижал ее к себе.
— Ей нужен врач, дядя, — повторил он. — Мы должны доставить ее в больницу как можно скорее.
— Я прибыл на катере вместе с полицией. Они отвезут ее на берег, как только управятся со всем здесь.
Цунь поднял голову, вопросительно глядя на полицейских, поднявшихся на палубу из обоих люков.
— Три трупа, — промолвил один из них. Другой деловито строчил что-то в блокноте. — Все в крови. Разрушения такие, точно они старались разнести автоматным огнем все судно.
— Три человека? — переспросил Цунь. — Кто они?
Поскольку полицейский молча и безучастно смотрел на него, он перевел взгляд на Джейка.
— Кто они?
— С ответом на этот вопрос придется обождать, — сказал тот же полисмен. — Мы не обнаружили при них ничего, что помогло бы идентифицировать их личности.
О,боги, боги, —подумал Цунь. — Зачем я трачу время на бесполезные разговоры с этими тупыми и продажными слизняками? Они не знают ровным счетом ничего, а если бы и знали, то все равно не сказали бы мне.Он поднялся с колен, изо всех сил стараясь овладеть своими чувствами.
— Моя дочь нуждается в безотлагательной медицинской помощи, — заявил он деловым тоном. — Будьте так добры, отвезите ее в больницу.
— Что вам известно о происшествии, сэр? — осведомился полицейский, державший в руках блокнот.
— Ничего, — ответил Цунь. — Совершенно ничего. Откуда я могу что-либо знать? Зачем вы задаете мне бессмысленные вопросы?
— Чистая формальность, сэр, — отозвался один из стражей закона. — Мы должны побеседовать с вашим племянником. И с дочерью.
— Пожалуйста, очень прошу вас. Все это можно сделать утром. Сейчас моя дочь находится без сознания. Я не имею ни малейшего представления о том, насколько тяжелы ее раны. Что же касается племянника, то он испытал нервное потрясение и пребывает в шоке. Я ручаюсь, что они дадут вам полные и исчерпывающие показания... Но не сейчас.
Старший группы посмотрел на Джейка, потом перевел взгляд на Блисс и кивнул.
— Ладно, — он сделал жест своим подчиненным. — Поднимите ее, ребята, вот так. Только полегче, полегче.
Проследив за тем, как Блисс перенесли на катер, он шагнул к Цуню.
— Я должен предупредить вас, чтобы вы не прикасались ни к чему на судне до прибытия судебных экспертов из Специального подразделения. Люди коронера также уже выехали сюда. Вы обязаны беспрепятственно пропустить их на борт.
— Да, разумеется.
Полицейский отвернулся.
— Примите мои соболезнования. Это настоящая трагедия. — Он вздохнул. — Нуждается ли ваш племянник тоже в услугах врача?
— Я позабочусь о нем, — ответил Цунь. — Главное, проследите, пожалуйста, чтобы все было в порядке с моей дочерью.
Полицейский отдал честь. Затем он спрыгнул в катер. Двигатель, увеличив обороты, затарахтел еще громче, и они растворились в ночи.
— Это напоминает мне о прошлом. Было время, когда я не мог позволить, себе подобной роскоши.
Тони Симбал разглядывал картины в резных позолоченных рамах.
— Вот она.
Макс Треноди показал на полотно Сезанна. Симбал совершенно не понимал и не любил такую живопись.
— В Сезанне меня больше всего привлекает то, — промолвил Макс, — что он ходит по грани, за которой начинается анархия.
Треноди сделал какие-то пометки в буклете, полученном им при регистрации в здании аукциона на Висконсин-авеню, и заметил:
— Я что-то никак не мог отыскать тебя на вечеринке у себя дома. Ты тогда словно сквозь землю провалился.
— Мы с Моникой предавались воспоминаниям о старых добрых временах.
Треноди захлопнул буклет и усмехнулся.
— Не потому ли моя гардеробная в течение часа была закрыта для посетителей?
— Вообще-то, да.
— Давай займем места, не возражаешь?
Они направились в заполненный на четверть торговый зал аукциона, уставленный рядами серых металлических кресел с откидными сиденьями.
— Насколько я понял, дело закончилось не слишком весело.
— Просто никак.
Треноди оказался прав, предложив занять места: народу в зале прибывало с каждой минутой.
— Полагаю, — добавил Симбал, — Моника рассказала тебе, что я интересовался Питером Карреном?
Треноди снова открыл буклет и написал в нем что-то.
— С чего ты взял, что Моника вообще рассказывала мне что-либо? — промолвил он. — Однако уж если ты затронул эту тему, то, так и быть, скажу тебе по секрету. Мне кажется, что здесь у нас возникли кое-какие проблемы.
Начавшиеся торги прервали их разговор.
Позже, так и не купив Сезанна, они вышли на улицу и побрели на запад, к реке. День выдался чересчур хмурым и унылым для конца зимы. Ветер с Потомака был таким же пронизывающим, как и в разгар холодов.