Шань
Шрифт:
— Не могу!
— Рассказывай! — полковник Ху вдруг понял, что он перешел на крик.
Крепко схватив девушку, он с силой тряс ее. Он задыхался от ярости, ибо заунывный, похоронный вой проклятых призраков стоял у него в ушах.
Захлебывающаяся от слез Ци Линь походила на нежный стебелек, согнувшийся перед ураганом.
— О Будда! — вырывалось из ее дрожащих губ. — Будда, защити меня!
Взбешенный окончательно, полковник Ху затряс ее с удвоенной силой.
— Не смей взывать к Будде! Это запрещено! Категорически запрещено!
Ослепленная, оглушенная
Ци Линь отчаянно сопротивлялась. Полковник с такой силой тряс ее, что она билась грудью о его грудь, а ее слезы чертили полосы по его щекам, попадая ему в глаза и на губы.
Полковник Ху чувствовал тепло ее тела. Дрожь девушки передалась ему, и, совершенно не задумываясь, что делает, он обнял Ци Линь и прижал ее к себе.
Полковник действовал, подчиняясь инстинкту, как ведут себя дикие животные в лютую стужу, когда, забыв про извечную вражду, они прижимаются друг к другу во имя выживания. Не только жалость к девушке, но и инстинкт самосохранения двигали полковником, хотя сам он вряд ли отдавал себе в этом отчет.
— Малышка, — бормотал он. — Малышка. Он прислушивался к тихим всхлипам, к которым примешивались мучительные стоны десятков, сотен тысяч искалеченных, морально изуродованных во имя разрушительной, нигилистической идеологии, не ведающей жалости и сомнений. Тех самых десятков и сотен тысяч, чьи останки и кровь, смешавшись с глиной, образовывали зловонную жижу, которая просачивалась даже в его армейские сапоги и жадно чавкала под ногами.
Он чувствовал, как девушка все сильней прижимается к нему. Ее рыдания постепенно стихали, по мере того как цепкие когти страха отпускали ее сердце.
От девушки исходило необычайное тепло, и полковник Ху с немалым удивлением отметил про себя сей факт. Он вовсе не был убежденным холостяком. Скорей напротив: он искал наслаждения в объятиях многих женщин. Эти женщины не походили друг на друга во многом, часто во всем, но одна черта была общей у всех: их точно выточенные из алебастра бедра оставались, несмотря ни на что, холодными и неподатливыми. Их нефритовые ворота напоминали тоннели из тщательно отполированного мрамора.
Однако сейчас полковнику Ху казалось, что он прижимает к себе жаркое, июльское солнце, а не крошечную хрупкую женщину-девочку. Постепенно, не сразу, он стал замечать, что его организм вполне определенным, недвусмысленным образом реагирует на этот поток лучистого тепла.
Ци Линь слегка зашевелилась, и полковник издал слабый стон.
Происходило нечто незапланированное и нежелательное. Хуже того, совершенно немыслимое. Тем не менее, ощущение тепла, источник которого прятался между бедер Ци Линь, было настолько восхитительным, что полковник Ху ничего не мог с собой поделать.
Он вовсе не хотел приходить в возбужденное состояние, однако не желал лишаться столь нужного ему живительного тепла. Их объятия становились все более тесными.
Полковник Ху старался убедить себя в том, что не хочет ее; не имеет права хотеть. Ее нефритовые ворота были для него столь же запретны, сколь для нее упоминание имени Будды. Разве он не получил в свое время вполне ясное предостережение от Чжинь Канши? Эта ягодка еще не созрела. Однако это не означает, что она не опасна. Напротив, она смертельно опасна.
Однако, решил полковник Ху, подобное тепло не может излучать смерть. В его мозгу наряду с назойливым хором мертвецов звучало лишь настойчивое желание не выпускать девушку из своих рук. Однако другие части его тела явно стремились к чему-то большему. Полковник весь изнывал от внутренней междоусобицы рассудка и инстинктов, и если бы Ци Линь сама не перешла к активным действиям, неизвестно, чем бы все закончилось.
Опустив руку, она легонько коснулась его плоти, и полковник едва не задохнулся от этого электризующего прикосновения. Воля покинула его, и он покорно капитулировал перед ее лаской.
В тот же миг снаружи донесся шум: капли внезапно начавшегося дождя хлестнули по окнам, точно хвост разъяренного дракона.
Полковник Ху почувствовал, как пуговицы на его брюках словно сами собой расстегиваются одна за другой. И каждая приближала его к желанному источнику тепла. Он потянулся к пуговицам на кофте Ци Линь. Эта кофта, как и штаны девушки, хотя и была сшита из грубого полотна, тем не менее, совершенно не походила на арестантскую робу.
Он обнажил ее упругие, спелые груди и, дрожа, приблизил их к своим губам. Ему так не терпелось притронуться к ее обнаженным бедрам, что его пальцы тряслись, когда он пытался развязать узел на поясе. В конце концов, Ци Линь самой пришлось помочь ему.
Не опуская ноги на пол, она выскользнула из штанов, оставшись полураздетой. Кофта, хотя и расстегнутая, все еще была на ней, и от вида этого зрелища желание полковника Ху возросло еще больше.
Наконец он притронулся к ее бедрам и, лаская их, обнаружил, что они вовсе не холодны, как алебастр. Его мозолистые пальцы впервые прикасались к такой нежной и гладкой коже.
Ци Линь осторожно и медленно направляла его...
Полковник почувствовал удивительно мягкое прикосновение нежной ткани желанной плоти и застонал от предвкушения небывалого наслаждения. Его напряжение стало почти болезненным.
Ее тонкие руки легли ему на плечи, затем скользнули ниже, вдоль спины. Чуть наклонившись вперед, она прижалась влажными губами к его шее, и электрические импульсы побежали по его телу вниз.
Больше он выдержать не мог. Глубоко и протяжно застонав, он рывком поднял бедра, проникая сквозь трепещущие створки нефритовых ворот Ци Линь.
В то же мгновение ее руки напряглись. Еще раньше она положила их по обе стороны от головы полковника Ху так, что ее левый локоть упирался сбоку в его подбородок. Используя его в качестве точки опоры, Ци Линь сильно и резко надавила правой рукой.