Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
Шрифт:
— Благодарю вас еще раз, — сказал он и повернулся, собираясь уйти.
— Подождите.
Цзян взмахнула рукой, и четверо носильщиков подбежали к ним, неся ее паланкин. Женщина гостеприимно отдернула занавеску, и Сказитель, не заставив себя упрашивать, проворно влез внутрь. Цзян забралась следом за ним и задернула шторку.
— Никогда раньше не путешествовал в паланкине, — сообщил он. — Если не считать сцены.
— Я стала пользоваться им только после прихода японцев. Они боятся останавливать паланкин, опасаясь, что внутри может оказаться дама какого-нибудь их генерала.
— Умно! — с одобрительным
— В такое время, чтобы выжить, просто необходимо действовать с умом. Куда вы направляетесь?
— Домой.
Он назвал ей адрес, и женщина сообщила его одному из своих слуг. Носильщики подняли паланкин и потрусили вперед.
Приоткрыв занавеску, Сказитель взглянул на одного из мужчин, обратив внимание на его могучую мускулатуру.
— Но это же не кули! — удивленно сказал он, повернувшись к Цзян.
— Конечно нет, — откликнулась Цзян. — Путешествовать с кули сейчас слишком опасно. — Это тонги из клана «Праведной руки», и им хорошо платят за то, что они меня охраняют.
Сказитель отвернулся.
— Вы не одобряете?
— У меня нет определенного мнения на этот счет.
Цзян посмотрела на находящееся в тени красивое лицо мужчины, сидевшего рядом с ней.
— Вы играете женщин.
— А вы видели мои пьесы?
— Ну разумеется! Артисты и куртизанки — ближайшие родственники. Вы трогаете за душу одновременно многих, я — только одного.
Он кивнул.
— Но все же почему вы изображаете женщин?
— Таков мой дар. Каждый из нас должен следовать тому, что дано ему свыше.
С этим Цзян согласилась целиком и полностью. Она раздвинула шторки, и на лицо Сказителя упали полосы света от уличных фонарей. По мере того как паланкин двигался, они то пропадали, то вновь появлялись.
— Вы все еще в гриме.
— Из-за комендантского часа у меня не было времени снять его.
— Грим помогает вам лучше понять нас?
— Кого это «нас»?
— Нас, женщин.
По лицу Сказителя пробежала новая полоса света, и он улыбнулся:
— Вы выведываете у меня секреты моего искусства?
От внимания Цзян не укрылось, что он употребил слово «искусство», а не «ремесло». Ее всегда удивляло, что артисты называют свою работу ремеслом, а вот музыканты — никогда.
— Да, — произнесла она, — я пытаюсь выведать у вас секреты вашего искусства.
Глаза мужчины закрылись, тело слегка подвинулось вправо — так, что их бедра соприкоснулись, его губы стали тяжелыми, а ноги повернулись вовнутрь. Он протянул руки к лицу Цзян, и, когда его пальцы прикоснулись к ее губам, у женщины возникла полная уверенность в том, что ее трогает старая опытная куртизанка. Она провела кончиком языка по его пальцам и откинулась назад.
— Впечатляюще, — проговорила она. — Очень впечатляюще.
Через двадцать минут паланкин остановился. Сказитель отдернул занавеску и выбрался наружу.
— Спасибо вам за доброту, и, повторяю, я ваш должник.
К его удивлению, лицо Цзян было суровым и непроницаемым.
— Помните об этом, Сказитель. Вы мой должник.
Он поклонился и исчез в темном переулке.
Цзян усмехнулась и покачала головой. Конечно же, он не назвал ей свой настоящий адрес.
«Ты осторожен, — подумала она, — и это хорошо. Нынче мы все должны проявлять осторожность».
Сказитель миновал храм городских богов-покровителей и подумал: «Интересно, кто из богов несет ответственность за японскую оккупацию и за все, что происходит в городе на протяжении последних месяцев?»
По улице Тяньцзинь Лу прогрохотала японская бронемашина. Сказитель подождал, пока она проедет. Улицы Шанхая были неестественно пусты. Городские жители, схоронившись за закрытыми ставнями, тоже ждали. Ждали, гадая, что будет дальше.
Сказитель перешел через дорогу и вошел на территорию Французской концессии. Там не будет ни японских солдат, ни броневиков. Оливковые деревья наполняли ночной воздух обманчивым сладким спокойствием.
Он миновал несколько особняков, укрывшихся за высокими стенами. Некоторые из обитающих здесь богачей жертвовали деньги на его театральные постановки. Развлекая торговцев фань куэй, он иногда даже устраивал сольные выступления — прямо в их домах. Фань куэй удивленно таращились на его женский грим, и он не знал, как для них играть. Но китайцы — в основном это были торговцы Хонг — реагировали иначе. Они кричали «Хоа!», громко восхищались, одобрительно похлопывая его по спине, а потом давали денег на новую оперу. Раньше он считал некоторых из них своими друзьями, но теперь перестал им доверять. Среди них оказалось много таких, которые пошли на открытое сотрудничество с японцами. В Шанхае было не сложно найти людей, желавших свести счеты со своими недругами, и они были готовы, чтобы это сделали за них японцы.
Выйдя с территории Французской концессии, Сказитель оказался в Старом городе и прошел мимо садов Юйюань, недоступных теперь для китайцев. Он увидел японского солдата, который лапал китайскую девушку, и пожалел, что у него не хватает смелости вмешаться.
Десятью минутами позже Сказитель вошел во двор своего шикумена и был радостно встречен старой амой. Укоризненно цокая языком, она помогла ему снять остатки театрального грима. Он позволил ей немного поворчать, а потом легонько оттолкнул.
— Хорошо бы чаю.
— Может, разбудить…
— Нет, нет, жену будить не надо. Принеси чай в кабинет.
Чай был чуть теплым и слабым, но Сказитель не стал жаловаться. Воспоминания о голом человеке заставили его вновь задуматься о дочери. Мысли о ней преследовали его весь день. Он сел и стал вспоминать их последнюю встречу. Восемь месяцев назад, когда японская армия начала окружение Пекина, его дочь Цзяо Мин вступила в Сопротивление. Для нее это стало вполне естественной эволюцией от активистки Коммунистической партии в Шанхайском инженерно-техническом университете. За последний год, еще до того как японцы двинулись на Шанхай, она проводила больше времени на подпольных партийных собраниях, чем в аудиториях университета. Там она повстречалась со своим любовником Чэнем. Их роман был тайным и бурным — любовь на заре войны. Они оба посвятили свои юные жизни борьбе за правое дело. Более того, она сказала отцу, что Чэнь рассматривает вторжение японских захватчиков как некую возможность, чуть ли не дар, ниспосланный свыше, который приведет к тому, что народный гнев достигнет точки кипения. После чего китайцы смогут нанести контрудар и отвоевать то, что по праву принадлежит им. А начать молодые люди решили с Нанкина.