Шанна
Шрифт:
— Он… Он не хотел соглашаться, — голос ее звучал еле слышно, и она спотыкалась на каждом слове, — иначе как при условии, — она зажмурилась от стыда, — что я пообещаю провести с ним одну ночь.
Питни откинулся назад и громко расхохотался.
— И вы удивляетесь тому, что этот парень вас преследует?
Он хохотал так, что, казалось, дрожала вся комната. Шанна в смущении уставилась на него, не находя в сказанном ничего смешного. Наконец Питни успокоился и сказал с более серьезным видом:
— Такая соблазнительная сделка не дала бы покоя никакому мужчине, и я не могу осуждать его за
— Вы принимаете его сторону и на этот раз? — недоумевая, спросила Шанна.
Голос Питни прозвучал как-то невыразительно:
— Я не знаю ваших намерений, но вмешиваться в это дело не стану.
На глазах у Шанны выступили слезы. Она шмыгнула носом и призвала на помощь всю свою хитрость.
— Он несколько раз являлся ко мне и пытался предъявить свои супружеские права.
— Я не могу укорять за это мужчину. Такова его природа, и я не настолько стар, чтобы этого не понимать.
Шанна пришла в отчаяние, поняв бесполезность своих просьб.
— Я хочу, чтобы он уехал с этого острова! Сегодня же! Но если вы не поможете мне, я обращусь к тем, кто согласится это сделать.
— На меня можете не рассчитывать! — прорычал Питни. — Но я не хочу, чтобы подобный исход был и на вашей совести. Я немедленно предупрежу вашего отца.
— Рюарк пытался изнасиловать меня в конюшне! — выдвинула она последний довод.
Питни уставился на нее с явным недоверием.
— Да, пытался! — прокричала Шанна и разразилась злобными слезами. Губы ее дрожали от стыда при воспоминании о том, с какой страстью она отвечала Рюарку. — Он повалил меня на ворох сена…
Ломая руки, Шанна отвернулась, не в силах продолжать. Она постаралась, чтобы голос ее звучал правдиво, но знала, что то была лишь полуправда, скрывавшая ее собственную роль.
Шанна машинально предъявила Питни вещественные доказательства, вытянув из своих каскадом упавших на плечи волос несколько застрявших сухих травинок. Питни вполне мог понять страсть, которую внушала девушка Рюарку, но он вскипел от гнева при мысли о попытке насилия над Шанной.
— Я его ненавижу. Я не могу выносить этого человека. Я не в состоянии видеть его сейчас… И никогда. Я хочу, чтобы он убрался с этого острова, сегодня же.
Питни промолчал. Он бросил в кипящую воду листья чая из жестяной банки и поставил чайник, размышляя о том, как ему поступить. Рано утром из колоний прибыл корабль. Он был на пристани, когда капитан и один из его людей повели к Траерну лошадь. Вслед за ним на горизонте показалось другое колониальное судно, под флагом «Джорджия компани». Этот корабль, который, вероятно, сопровождал первый, бросил якорь рядом с ним. К берегу отплыла лишь одна небольшая шлюпка с пятью моряками, которых отпустили на пару часов в пивную. Траерн, возможно, заставил бы обыскать колониальное судно в порту в поисках своего самого ценного раба, размышлял Питни, но, если предложить достаточно денег капитану, он, может быть, согласится быстро поднять паруса и выйти в море.
— Ради вас я отправлю его с острова, — пробормотал, наконец, Питни. Он заменил ночной колпак треуголкой и сунул длинные ноги
Питни запер за собой дверь и удалился. Шанна смотрела ему вслед, не чувствуя никакой радости от своей победы. Понимая, что она не должна подходить к дому до того, как Питни осуществит задуманное, Шанна налила себе чаю и уселась с чашкой за грубый стол, всматриваясь в последние красные угольки, замиравшие в золе. В пустом доме раздавалось лишь тиканье часов, которые повторяли слово, произнесенное Питни: «Насилие!»
Шанна вдруг почувствовала, какая страшная ложь была заключена в этом слове. Она истерически рассмеялась…
Рюарк лежал поперек кровати, уставившись на висевший над ней балдахин, когда до его слуха донесся цокот копыт за окнами коттеджа. Он пошел к двери, в которую тихо постучали, и с облегчением засмеялся.
«Это, конечно, Шанна», — подумал он. Но, распахнув входную дверь, он увидел только широкое гневное лицо Питни. И сразу же ночной мрак взорвался миллионами искр, вслед за которыми наступила кромешная тьма.
Пульсирующая боль в голове Рюарка позволила ему сообразить, что пол под ним ходит ходуном, словно его укачивают в колыбели, и до его замутненного сознания донесся какой-то странный скрип. Он стал приходить в себя и понял, что лежит, крепко связанный, с пахнувшим затхлостью мешком на голове до самых плеч. Грубый пол под ним оказался днищем небольшой лодки. Он различил скрип весел в уключинах и тихий плеск воды за деревянными бортами. Только это да тяжелое дыхание рядом, и ничего больше. Он понял, что лодка направлялась с открытое море. Цель ему была непонятна, но он догадывался, что дело не обошлось без Шанны. Он горько усмехнулся. Она вынесла ему приговор, даже не выслушав.
— Думаю, что на этот раз все, — прогремел голос Питни, и Рюарк понял, что он говорил сам с собой. Он лежал не шелохнувшись, вслушиваясь в отрывистые слова, с болью вонзавшиеся в его воспаленный мозг. — Я не могу бросить тебя на съедение рыбам, впрочем, возможно, это для тебя было бы и лучше… Но она велела любым путем отправить тебя с острова, и я решил сделать, иначе она нашла бы какой-нибудь другой способ отделаться от тебя. — Надолго воцарилась тишина, нарушаемая только поскрипыванием весел, затем последовал вздох Питни. — Если у тебя было бы хоть немного здравого смысла, парень, ты бы оставил эту девочку в покое. Я уже однажды предупреждал тебя, но, боюсь, ты забыл об этом. Я слишком долго берег ее и не могу допустить, чтобы ее взяли силой, даже если бы это был ты.
Рюарк мысленно выругался и попытался ослабить веревки на запястьях, но они были затянуты надежно. На освобождение не было никакой надежды. Он не мог надеяться и на то, что Питни вынет кляп у него изо рта. Весла заработали медленнее, и лодку окликнул голос. Питни отозвался, и спустя несколько секунд Рюарк почувствовал, как этот гигант поднял его, чьи-то грубые руки подхватили и без особых церемоний перекинули на палубу судна. Рюарк подавил стон и лежал не шелохнувшись, хотя пульсирующая боль в голове отдавалась по всему телу. Он не мог уловить слов, которыми обменивались голоса, но слышал звон монет, когда отсчитывали, видно, круглую сумму.