Шантаж
Шрифт:
Телеграмма означала, что противнику стало известно о «предательстве» Кибрит.
– Спасибо. Не говорите ей пока.
– И, пожалуйста, пройдите назад левым коридором, – быстро добавил Томин, ограждая Зиночку от подозрительной встречи.
Знаменский переложил расторгуевские ужасы на шкаф.
– А шантажист сколько?
Томин наклонился к фотографиям:
– Вот он на входе, а это – на выходе. Час сорок пять.
Они перемолвились молча, глазами. Неожиданный поворот, но чего на свете не бывает…
Знаменский нашел на календаре номер
– Антонина Валериановна? Простите великодушно, что беспокою, следователь Знаменский. Никто не справлялся о Миркине, не заходил?.. Понятно… Да-да, друзья познаются в беде. Ну, извините, всего доброго.
«Вот так, о мудрейший из следователей!»
…Зина вскрикнула и закусила губу при виде своего злодея.
– Взяли?!
– Нет еще, – вздохнул Пал Палыч и пояснил, откуда снимки. – А Прахова говорит, никто не приходил.
– Могли припугнуть, как и меня, чтобы молчала, – предположила Кибрит и сама же усомнилась: – Но про что молчала?
– Версия есть, – взялся Томин суммировать совместное со Знаменским думанье. – Чистодел единственной ниточкой соединял Миркина и курьера с приисков. Нынешней ночью Чистодел убит. Вероятно, нужда в нем отпала. Но обратно металл курьер не повезет – он тогда конченый человек.
– То есть его посещение Праховой?.. – догадалась Кибрит.
– Увенчалось успехом, – докончил Томин. – Беру машину с радиотелефоном и – на запрещенной скорости в Домодедово. Пожелай успеха в охоте.
Зиночка прижала ладонь к горлу – видно, там колотилось сердце.
– Шурик, я на тебя надеюсь, как…
– …на отличного инспектора угрозыска! – приобнял ее за плечи Томин и попутно вынул у Знаменского из кармана телеграмму.
«Верно. Хотя текст, скорее, прощальный, но начальство не мешает пугнуть. Зиночку надо охранять как зеницу ока».
Она опустилась на диван. Ни разу на памяти Знаменского не укололась пружиной.
– Я побуду с тобой, ладно?.. А почему Шурик в Домодедово?
– Чистодела нашли там… невдалеке. А из Домодедова рейсы практически во все золотоносные районы.
Пал Палыч позвонил дежурному БХСС, попросил опечатать комнату Чистодела, какую-нибудь засаду оставить, а Токарева немедленно привезти к нему, Знаменскому. И немедленно же послать сотрудников на квартиру Миркина и под благовидным предлогом дожидаться там дальнейших указаний, не спуская глаз с Праховой.
Версию они с Томиным составили по оперативным данным. А надо было получить доказательства, достаточные для прокурорской санкции на обыск.
– Сережка сегодня чуть не удрал гулять.
– А пороть ты его не пробовала? – в сердцах спросил Пал Палыч. – Пусть изволит поболеть! Дай ему жароповышающего, слабительного, придумай чего, но чтоб из дому ни ногой!
Хорошо, Миша Токарев уже не застал Кибрит у Знаменского, а то пришлось бы вдвое горше.
Едучи к следователю, не ждал он нападок: все-таки логово Чистодела разыскал, а что того накануне убили – он, Миша, не виноват.
И вдруг выяснилось, что виноват. На сколько уж процентов – не вычислишь, но виноват. Потому что не было шантажисту особой нужды физически уничтожать барабанщика; не представлял он опасности, даже если выпадал из цепи перекупщиков. Одно могло решить его судьбу: шантажист узнал, что милиции известны приметы Чистодела, что их обоих ищут. И тут он не пожалел усилий, чтобы обрубить концы.
А откуда узнал, что их ищут? Конечно, от Праховой. А та – от Миши, проявившего позорную слабину и лопоухость.
Иной кто на месте Пал Палыча разнес бы Токарева на все корки, да еще, пожалуй, накапал бы начальству. Знаменский же только продемонстрировал «бефстроганов» и спросил:
– Ну почему ты, скажи на милость, не объяснил тогда же, что лопухнулся?!
– Какое-то затмение, Пал Палыч… – Токарев осип от увиденного. – Но не среагировала Прахова на словесные портреты, это точно. А до того я у нее сидел-сидел… Она мне совершенно задурила голову. Не старуха, а конец света! Часа два бился попусту…
(Два двадцать, уточнил про себя Знаменский. Новая техника работала исправно, запечатлела и Токарева и Настю, выбегавшую куда-то перед уходом шантажиста).
И тут разговор принял новое течение и весь сосредоточился на Борисе Миркине. И Миша наконец-то ощутил, что способен принести Пал Палычу реальную пользу – тот готовился к решающему допросу и любую черту и черточку характера Миркина схватывал и впитывал и требовал еще и еще. А поскольку память у Миши была магнитофонная, то вся праховская словесная дребедень перекочевала в уши Знаменского, и, прощаясь, тот поблагодарил Мишу тепло и серьезно и попросил побыть на рабочем месте.
Миркин был готов к очередному натиску следователя. Прошлый раз расстались на том, что «полежит на коечке, авось что вспомнит». И он усердно «вспоминал» и затверживал свои «воспоминания» и накачивал себя решимостью, не поддаваясь никаким уловкам, «каяться» строго по намеченному плану.
В кабинете Знаменского он ощутил некую наэлектризованность и взбаламученность и еще пуще напрягся для отпора. Но Пал Палыч имел вид задумчивый. Пил крепкий чай из термоса. На столе стоял второй стакан и горкой лежали дешевые конфеты.
– Если хотите – ухаживайте за собой сами.
Миркину было не до чаю.
– Странно: видел вчера сон, и сегодня он сбылся, да так жутко… – Знаменский хлебнул из стакана, скатал в шарик конфетную обертку. – До того, как вы начнете излагать то, что приготовили, Борис Семенович, один вопрос: Чистодел не поминал, откуда привозят шлих, из каких краев? Есть, что сказать, Борис Семенович, не скрывайте, зачтется.
Скрывать вроде бы нет смысла – прикинул Миркин.
– Когда он предложил мне песок, я, чтобы сбить цену, говорю: небось примесей много, с ним работать трудно, а он говорит: не беспокойся, золото высокопробное, сусуманское.