Шантаж
Шрифт:
В течение пяти минут Аарон Лэйк вовсю клеймил китайцев, обвиняя их во всех смертных грехах и в особенности в небывалом наращивании вооружений. Этот ход тоже был подсказан директором ЦРУ. Прежде всего нужно было напугать американцев китайской угрозой и растущей военной мощью азиатов, а чуть позже перейти к русским и окончательно подавить волю избирателей. Опыт подсказывал Мэйнарду, что самые сильные аргументы лучше приберечь для завершающего этапа кампании.
А Лэйк тем временем продолжал нагонять страх на избирателей и вскоре перешел к своей программе спасения страны. Когда он пообещал удвоить расходы на оборону за первые четыре года своего правления, зал в буквальном смысле
Тедди наблюдал за этим шоу не без удовольствия, продолжая гордиться тем, что удачно выбрал человека, способного искусно выполнить его замысловатый план. Им все-таки удалось затмить недавно состоявшееся бесцветное политическое шоу в Нью-Хэмпшире и фактически полностью нейтрализовать его результаты. Имя Лэйка не значилось в списках участников этого шоу, и он откровенно заявил, что гордится этим. Такого уже давно не было в политической истории США.
«Кому нужны эти пресловутые праймериз в Нью-Хэмпшире? — не уставали цитировать газеты слова Лэйка. — Пусть они делят этот штат между собой, а я возьму всю остальную страну».
Лэйк закончил речь под бурные, долго не смолкавшие аплодисменты и снова стал энергично пожимать руки окружившим его сторонникам. После этого Си-эн-эн переключила камеры на свою студию и в течение следующих пятнадцати минут пережевывала сенсацию, свидетелями которой стали миллионы телезрителей.
Тедди щелкнул кнопкой, и на экране появилось другое изображение.
— А это уже законченный продукт, — сказал он. — Первое его испытание.
На экране появилась разработанная в недрах его управления политическая реклама в поддержку Аарона Лэйка. На экране замелькали кадры, отснятые в Китае. Несколько китайских генералов пристально наблюдают за военным парадом — длинные шеренги военных, чеканя шаг, демонстрируют полную готовность выполнить любой приказ военного командования и руководства своей страны.
— «Вы думаете, мир стал безопасным?» — прозвучал за кадром тревожный вопрос диктора, обращенный к миллионам соотечественников.
Картинка мгновенно изменилась, и на экране появились кадры военных парадов в Ираке, Ливии, Сербии и Северной Корее. Даже бедный Фидель Кастро не был обойден вниманием репортера, хотя его изрядно ослабленная недоеданием армия уже не производила столь угрожающего впечатления, как раньше.
— «Наша армия, — продолжал нагнетать тревогу диктор, словно война уже началась, — сейчас не в состоянии выполнить задачи, аналогичные тем, которые она выполняла в девяносто первом году в Персидском заливе».
Вслед за этим на экране появились беснующиеся толпы возмущенных индийцев, а чуть позже — столь же воинственных пакистанцев.
— «Китай хочет во что бы то ни стало присоединить к себе Тайвань, — продолжал угрожать диктор, пока китайские солдаты со свирепыми лицами бодро чеканили шаг. — Северная Корея с таким же упорством стремится к захвату своих южных соотечественников, — надрывно звучал голос на фоне лязга танков, идущих по центральным улицам Пхеньяна. — Соединенные Штаты всегда были для них вожделенной целью, а сейчас стали к тому же легкой мишенью».
Голос резко изменился, и на экране появился зал конгресса, где проходило одно из слушаний по военному бюджету. На трибуне стоял увешанный орденами и медалями генерал, докладывавший членам подкомитета ситуацию с расходами на оборону.
— «Вы, члены конгресса, — жестко чеканил он каждое слово, — с каждым годом уменьшаете
Экран телевизора неожиданно погас, и только прежний угрюмый голос продолжал звучать в динамиках:
— «Двенадцать лет назад в мире было две сверхдержавы. Сейчас нет ни одной».
Экран снова вспыхнул, на нем появилось красивое и внушающее доверие лицо Аарона Лэйка.
— «Лэйк, пока еще не поздно!» — прозвучал уже ставший известным лозунг самого таинственного кандидата в этой президентской гонке.
— Что-то не нравится мне этот ролик, — прокомментировал Йорк после небольшой паузы.
— Почему?
— Слишком много негатива.
— Вот и хорошо. Становится немножко тревожно, не правда ли?
— Не то слово. Ужас охватывает от безысходности.
— В этом все и дело, — обрадовался Тедди. — Через неделю мы наводним такой рекламой все телеканалы, и все мягкотелые противники Лэйка будут визжать от страха. А вслед за ними забеспокоятся и рядовые избиратели. Это поможет им сделать окончательный и к тому же нужный нам выбор.
Только сейчас Йорк понял всю глубину хитроумного плана, который созрел в голове его шефа. Люди действительно будут напуганы до такой степени, что воспримут Лэйка как единственного спасителя нации. Страх и ужас — вот главные аргументы, на которых строит все свои расчеты директор ЦРУ.
В каждом крыле огромного здания тюрьмы «Трамбл» было по одной комнате для просмотра телепередач. Там стояли телевизоры и по нескольку рядов стульев. Поначалу были даже пульты дистанционного управления, но потом их унесли, чтобы не было споров по поводу того, какую передачу смотреть. Надзиратели выбирали тот или иной канал по собственному усмотрению. Кем-то давно заведенные правила внутреннего распорядка запрещали обитателям тюрьмы иметь телевизоры в своих комнатах.
В тот вечер администрация тюрьмы решила, что стоит посмотреть матч по баскетболу между двумя сильными командами, и комната была до предела забита болельщиками. Хэтли Бич ненавидел спорт и быстро перебрался в другую комнату, где смотрел одну банальную передачу за другой, скрывая раздражение по поводу беспросветной глупости телевизионщиков. Когда он работал судьей и заседал по двенадцать часов в день, у него не было ни времени, ни желания смотреть телевизор. И вот сейчас, глядя на ни с чем не сравнимое убожество, царившее на всех каналах, он понял, что правильно делал. Только самые безнадежные идиоты могут часами просиживать перед ящиком, тараща на него глаза. Хэтли Бич вынул из пачки сигарету, прикурил и глубоко затянулся. Он не курил много лет, с того самого момента, как окончил колледж, и даже в тюрьме в первые несколько месяцев всеми силами боролся с, казалось бы, давно забытым соблазном. Но потом вдруг решил, что справиться с тоской и безысходностью в тюрьме без сигарет практически невозможно, и стал покуривать, но не более одной пачки в день. Конечно, Хэтли понимал, что губит свое здоровье, так как давление и без того скакало то вверх, то вниз как сумасшедшее, да и сердце пошаливало. Но доводы разума подсказывали, что ждать лучших времен ему уже не стоит. Ему было пятьдесят шесть лет, а впереди — девять долгих лет заключения. Вряд ли он выйдет на свободу на собственных ногах. Скорее всего его вынесут в деревянном гробу, и поэтому беречь здоровье сейчас было бы глупо.