Шарада
Шрифт:
– На улицах, где же еще. Либо в мужских компаниях. Не успеешь месяц-другой проработать в полиции, как твой рот начинает изрыгать такое…
Помолчав минуту, Кэт тихо спросила:
– А что произошло, Алекс? Почему ты ушел из хьюстонской полиции?
– Спайсер же тебе говорил. Убил одного типа.
– Наверное, ты застрелил кого-то при выполнении своих обязанностей?
Он долго молчал, прежде чем наконец заговорить. Его тело уже не было таким расслабленным, каждый мускул напрягся.
– Не просто кого-то. Такого же полисмена. Неудивительно, что это его мучило. Полицейские всегда держались друг за друга. И, что
– Ты не хочешь мне об этом рассказать?
– Нет. Но расскажу.
– Хансейкер слушает.
– Лейтенант, это Бейкер.
– Который час? – Он включил ночник. Миссис Хансейкер что-то проворчала и еще глубже зарылась в подушку. Но он все равно не спал. Вчерашний ужин с острым соусом чили прожег ему весь желудок. Его все еще мучила отрыжка от того количества пива, которое ему пришлось выпить. Хансейкер как раз собирался встать и принять таблетку, когда зазвонил телефон.
– Простите, что беспокою так поздно, – извинился его подчиненный. – Но вы просили позвонить вам, как только я закончу свой рапорт.
Бейкер был новичком, у которого еще молоко на губах не обсохло и который с радостью брался за любое порученное дело. К самому пустяковому заданию он относился так, как будто расследовал убийство Джона Фицджералда Кеннеди.
– Какой рапорт? – спросил Хансейкер, не переставая отрыгивать.
– По поводу друзей и знакомых Кэт Дэлани. Помните, вы дали мне список имен и попросили их проверить? Так вот, я только что закончил, а потом подумал – оставить папку с делом на вашем столе или это опасно?
– О черт, прости, Бейкер. Забыл тебе сказать. Я это дело закрыл.
– Ах так? – Бейкер был явно разочарован.
– Ага. Мисс Дэлани вчера поздно вечером звонила мне. Она разыскала того парня, что ее преследовал, в сумасшедшем доме в Форт-Уэрте. Он во всем признался. Я снял наблюдение, но совсем забыл о твоем рапорте. Прости. По крайней мере, получишь сверхурочные, а?
– Ладно.
Хансейкер снова рыгнул. Ему надо было сходить в туалет.
– Ты хотел еще что-то сказать, Бейкер?
– Нет… хотя… может быть.
– Ну так в чем же дело?
– Просто это как-то странно, ирония судьбы, я бы сказал. 06 этом писателе. Пирсе.
Когда Бейкер рассказал ему о том, что раскопал, Хансейкер тоже подумал об иронии судьбы. По сути дела, это было равносильно землетрясению.
– Бог ты мой, – прошептал он, медленно проводя рукой по лицу. – Бейкер, никуда не уходи. Я буду через двадцать минут.
– Если тебе слишком больно об этом говорить, Алекс, то лучше не надо.
– Не хочу, чтобы ты думала обо мне хуже, чем я есть. И так все довольно печально.
В течение нескольких секунд он собирался с мыслями.
– Мы несколько лет пытались перекрыть наркомафии этот канал сбыта, но они вечно оказывались как бы на шаг впереди нас. Несколько раз им просто чудом удавалось просочиться сквозь наши хорошо расставленные сети. В тот момент, когда мы прибывали на их базу, они словно растворялись в воздухе. Наконец мы получили достоверную информацию об их местонахождении, но действовать надо было немедленно. Рейд запланировали на четвертое июля. Они не могли ожидать нас в праздничный день. Операция была так засекречена, что о ней знали только те из нас, кто непосредственно в ней участвовал. Мы все нервничали: очень уж хотелось
И вот мы приехали в тот дом. На сей раз их не предупредили. Ворвавшись внутрь, нам удалось застать их врасплох. Я пробежал по коридорам к спальням, толкнул ногой дверь одной из них и очутился лицом к липу с одним из наших. Когда мы только-только начинали работать в полиции, он был моим напарником. Трудно сказать, кто из нас был в большей растерянности.
Я спросил его: «Какого черта ты здесь оказался? Ты же не участвуешь в операции?» А он ответил: «Вот именно, не участвую». И тогда я вдруг понял, что он там делал, но в это самое мгновение он выхватил пистолет. Я упал, перевернулся и прицелился. Не в своего прежнего напарника, не в человека, который, как я считал, был моим товарищем, а в продажного полицейского, проклятого мафиозо. Я выстрелил ему в голову.
Даже спиной Кэт чувствовала, как от волнения вздымается его грудь, как бьется его сердце, и понимала, как ему было трудно все это вспоминать.
– Алекс, ты сделал то, что велел тебе долг.
– Я мог бы его ранить. Вместо этого я застрелил его насмерть.
– Но в противном случае он сам убил бы тебя.
– Может быть. Даже скорее всего.
– Тебя, конечно, полностью оправдали?
– Официально. Такого рода рейды полиции редко обходятся без непредвиденных проколов. Что-нибудь всегда случается. Когда страсти улеглись, остался непреложный факт: застрелен один из полицейских, и я его убийца. Если рейд оказывается не совсем удачным, кто-то становится козлом отпущения. В управлении полиции поползли слухи, что этот парень тайно работал среди мафиози, а я принял его за одного из них и выстрелил прежде, чем как следует разобрался в ситуации.
– Но ведь это же вопиющая несправедливость!
– Они заботились о своей шкуре. Нельзя же было, чтобы все узнали, что один из полицейских Хьюстона занимался сбытом наркотиков. Ему устроили похороны, как герою, с залпом из двадцати одного ствола и прочей дребеденью.
– Почему же ты не рассказал, как все было на самом деле?
– Лезть вперед со своей правдой? – с издевкой в голосе произнес Алекс. – Это выглядело бы так, что я сам все это придумал, чтобы ложью покрыть свою ошибку. Да и что значило мое слово против версии департамента?! Кроме того, у парня осталась жена. Беременная их первым ребенком. Не мог же я разоблачить его так, чтобы не измазать в дерьме их. Она даже ничего не подозревала, о его двойной игре.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю, и все. К тому же она никогда не пыталась получить припрятанные им деньги. Они так и остались лежать в сейфе, а она с малышом уехала к родственникам в Теннесси.
Кэт повернулась к нему лицом и любовно дотронулась до пересекавшего бровь шрама.
– Прости, Алекс. Как бы мне хотелось, чтобы ничего подобного с тобой не случилось.
– Я тоже этого хотел бы, – ответил он с невеселой улыбкой. – После этой истории я стал словно бельмо на глазу начальства. Каждый день работы был для меня пыткой. Те из моих коллег, кто не знал правду, презирали меня за то, что я чуть не провалил всю операцию. Те же, кто знал, относились ко мне настороженно, прикидывая, проговорюсь ли я или сумею сохранить молчание. Я стал изгоем. Моя карьера практически закончилась. В конце концов я сделал то, чего от меня ожидали: подал в отставку.