Шарлатан: чудо для проклятого короля
Шрифт:
Они бросили бесчувственного Ачу и обмотали голову Босого каким-то тряпьем, пропустив повязку ему под подбородком. С тряпкой вокруг ушей бесноватый праведник приобрел совсем юродивый вид. Мотыга снова накалилась докрасна.
Босой распахнул балахон на груди Люгера. И все увидели отчетливые багровые знаки выжженного клейма на груди лже-чудотворца.
– Так тебя уже прижигали! – ухмыльнулся Босой. – Что это за бесовская печать?
Клеймо выглядело необычно. Это не были первые буквы имени хозяина, как обычно клеймили рабов бароны суровых земель. Знаки не походили и на трезубцы, которые выжигали каторжникам на галерах.
– Я был в рабстве у извергов… Это их клеймо, – произнес Люгер, казавшийся равнодушным.
В клейме извергов совсем не было прямых линий: дуги, изгибы и переплетения создавали странную систему знаков. Отчетливость, с которой они оставались прорисованы через столько лет выдавала непостижимую для мира людей точность работы с металлом.
– Места совсем не оставили, – возмутился Босой. – Так мы тебя прямо на роже пометим человечьим клеймом! Давай сюда, пока жар не успел остыть, – протянул он руку за раскаленной мотыгой.
– Кто успел остыть?! – раздался властный голос у порога.
В двери шагнул король Борхард. Высокому королю пришлось слегка нагнуться. Багровая половина лица Борхарда выглядела еще темнее, и не предвещала ничего хорошего.
Злость и желание скорее причинить боль отняли у Босого осторожность. Вождь малолеток прозевал момент, когда во двор дома въехал король с отрядом свиты. Бряцая железом доспехов, вслед за королем в дом зашли офицеры стражи. Один из них держал за ухо извивающегося мальчишку, которого Босой посылал доложить монарху.
– Я тебя выпустил из клетки, чтобы ты звал в поход на извергов… – сквозь зубы выдавил король. Было видно, что он вне себя от бешенства. – А ты взялся свои порядки наводить? Моих помощников терзать вздумал, кровосос плешивый?
Босой моментально убрал за спину раскаленную мотыгу, а там у него ее перехватили вышколенные подростки. Но ловкость его не спасла. Король без малейшего почтения, отвесил тяжелую оплеуху, от которой голова праведника дернулась, а жидкие патлы вскочили дыбом, вокруг безобразной повязки под челюстью. Малолетки впервые наблюдали такое непочтительное обхождение со своим бешеным вождем.
Люгер, как только его отпустили, склонился над Ачей. Блондинчик лежал на полу, все еще в глубоком обмороке. Узи метнулся к главарю шарлатанов, и помогал ему приподнять голову Ачи. Цвет лица у блондинчика стал серым. Люгер начал легонько шлепать его по щекам, пытаясь привести в чувство. И оглядывался в поисках воды.
– Ведь это он подсказал тебя из клетки выпустить! – Борхард указал Босому пальцем на хлопочущего Люгера. – Ты бы сейчас жарился на костре, или висел на удавке. Он тебя спас! А ты, изувер, вот значит, как отблагодарил своего спасителя!..
Казус показался королю настолько смешным, что монарх даже расхохотался. Однако, больше ни у кого из присутствующих неблагодарность Босого веселья не вызвала. Сам праведник метнул в Люгера злой взгляд, было ясно, что добро от колдуна для него ненавистнее, чем любые козни. Но больше всех потрясен оказался едва пришедший в себя Ача.
– Люгер… Подсказал… Выпустить Босого из клетки… – прошептал блондинчик слабым голосом. Этот ужас отказывался укладываться в голове у измученного ученика шарлатана.
Спрятав злость, Босой и не думал роптать. Кротко глядя снизу вверх на Борхарда, праведник даже попытался облобызать ударившую его руку, но король брезгливо убрал ее за спину.
– Прости мое рвение, великий король! – забормотал Босой смиреннейшим голосом. – Я вне себя от подлого покушения на жизнь моего спасителя – короля. Ведь когда обрушилась глыба, стой вы на пару шагов ближе, и… Тут дело не обошлось без подлой измены. Как изверг тайно пробрался в башню? Измену надо вырвать с корнем…
– Это не твое дело – творить расправу, – отозвался король, остыв от недавнего бешенства. – Делай то, зачем я тебя освободил – зови народ на священный поход. А сейчас пшел вон!
– Воля короля – закон! – послушно кивнул Босой. – Вот только…
– Только что? – недовольно обернулся Борхард.
– Тело подлого изверга. Надругаться положено над ним… Традиции города… Людям нравится, когда их соблюдают. Чудовищность преступления лазутчика требует глумиться над его телом, протащить через весь город, выпотрошить, и вывесить…
– Ни в коем случае, Государь! – подал голос Люгер. – Изверги не прощают такого. Когда их воины гибнут в сражении – их торжественно хоронят. Но если дурное случается с телами погибших – они мстят чудовищно… Город, где случится такое, они выжгут дотла, уничтожив до последнего жителя.
– А что это ты так печешься о трупе изверга? – возмутился Босой. – Соскучился по хозяевам? Холуй извергский? Мечтаешь снова им ноги мыть, рабская душонка…
Удвоившаяся ненависть к Люгеру сквозила в каждой ядовитой реплике фанатика. Босой начинал исподтишка мстить за добро.
– О чем он? – поинтересовался король.
Подлые обвинения словно отравили дыхание Люгера, шарлатан побледнел, и задохнулся.
– Он вырос в рабстве у извергов. Продался им. От веры нашей отступился… Их подлых идей нахватался! Я измену чую раньше, чем нечисть, – заявил Босой тыча пальцем в задыхающегося Люгера.
– Вали отсюда, надоел! И придурки твои – вон! – король брезгливо указал на дверь оживившемуся праведнику. – Начнешь мешать – раздавлю.
Первыми ринулись наружу малолетки. Они порядком струхнули. Босой изобразил смирение перед несправедливостью, и тоже двинулся к выходу.