Шарм
Шрифт:
– Понятно. – Я киваю. – Но я выбрала этот крем не потому, что он убивает микробы, а потому, что он притупляет боль. И, думаю, нам стоит попытаться воспользоваться им. Если ты, конечно, не думаешь, что этот крем может усилить действие драконьего огня.
Он начинает пожимать плечами и тут же спохватывается, морщась:
– Не знаю, работает эта штука или нет. Оставь ее здесь, я попробую проверить.
– Ты попробуешь проверить? – Я с сомнением смотрю на него. – Я знаю, что вампиры могут почти все – во всяком случае, они так
– Я привык делать все сам. Мне не нужна никакая…
– Помощь, – договариваю я, стараясь не обращать внимания на жалость, охватившую меня при мысли, что кто-то – даже Хадсон – может быть так одинок, что ему приходится все делать самому. – Бла-бла-бла. Оставь это, мальчик-красавчик, мне уже приходилось слушать все эти отмазки.
– Мальчик-красавчик? – повторяет он с еще больше выраженным британским акцентом. Я знаю его всего несколько часов, но почему-то уверена, что он никогда еще не был так оскорблен.
Вот и хорошо. Мне совсем не хочется заводить дружбу с гнусным старшим братом Джексона. Но я не могу спокойно смотреть, как он страдает, если в моих силах ему помочь. Я бы сделала это для кого угодно.
К тому же, если он лжет и все это его рук дело, думаю, будет лучше, если он останется жив. Потому что я не представляю, как мне выбраться отсюда без его помощи.
– Не смотри на меня такими удивленными глазами, – говорю я, открыв пакетики с марлей. – Ты пьешь кровь, а эта штука впитывает ее.
– Это не одно и то же, – ворчит он.
Я откручиваю крышку тюбика с кремом.
– Ты говоришь это, потому что не знаешь, каково это, когда кто-то питается тобой.
– А ты это знаешь? – В его глазах появляется новое выражение, от которого меня охватывает страх.
Но я ему этого не покажу. Если дать такому парню, как он, палец, он откусит всю руку.
– Просто повернись, – командую я своим самым скучающим тоном и беру перекись.
К счастью, странное выражение в его глазах уже пропало. И он просто складывает руки на груди и с досадой смотрит на меня. Он все еще выглядит чертовски устрашающе, хотя в его взгляде и таится боль.
Но этот вид меня не пугает. Как-никак большую часть моей первой недели в Кэтмире Джексон смотрел на меня точно так же, так что теперь я к этому уже не восприимчива.
– Тебе придется обнажить свои клыки куда больше, если ты хочешь меня напугать, – говорю я, опять прибегнув к самому скучающему своему тону.
– Нет проблем. – И его клыки вмиг придвигаются к моей шее.
– Не искушай меня, – рычит он, и я чувствую, как его дыхание обдает мое ухо. – Ты тут не единственная, кому хочется есть.
От страха мое сердце трепещет, как крылышки колибри, пульс у меня делается частым, нитевидным, но я ни за что не доставлю ему удовольствия понять, как сильно я боюсь.
Боюсь его, этого места, боюсь никогда больше не увидеть Джексона.
И я
– Выкуси! – И одновременно выливаю на его спину полбутылки перекиси водорода, хотя он так и не снял с себя рубашку.
Глава 10
Сжигая твои штаны
– За каким хреном ты сделала это? – реву я, когда моя спина вдруг начинает гореть огнем, а мокрая рубашка прилипает к ожогам.
– Не хнычь, что ты как маленький? – отвечает Грейс, высвободившись из моей хватки. – Твою спину надо было продезинфицировать.
– Я же тебе уже сказал, что это не имеет значения, – рявкаю я и стаскиваю с себя рубашку. Когда прохладный воздух касается моих ожогов, я невольно морщусь: – У нас же не бывает инфекций!
– Вообще-то ты не из тех, кому я могла бы поверить на слово, – говорит она, заходя мне за спину. – Не знаю, помогает тебе перекись или нет, но она точно не сделает тебе хуже.
– Ты говоришь это, потому что сейчас не у тебя спина горит, как в аду.
– Перестань ныть. Это начинает надоедать.
Мне хочется огрызнуться, но вместо этого я только сжимаю зубы. Хотя я еще не очень хорошо успел узнать Грейс, я уверен, что, что бы я сейчас ни сказал, она назовет это нытьем.
Это просто смешно, если учесть, что она сопряжена с моим младшим братцем, который никогда не говорит ничего прямо и только и делает, что жалуется или ноет. Но надо думать, узы сопряжения превращают даже худшее дерьмо в конфетку. А жаль.
Грейс достает из пакета марлю, и я с опаской смотрю на нее:
– Дальше я могу и сам.
– Ага, как же.
Сейчас ее голос звучит так же сухо, как и мой собственный. И так же недовольно. Должен сказать, что это отнюдь не внушает мне доверия к ее навыкам оказания первой помощи.
Я готовлюсь к тому, что сейчас она начнет тереть этой марлей мои ожоги, поскольку она, как мне кажется, не очень-то компетентна. Но ее прикосновение оказывается на удивление осторожным – она всего лишь промакивает мою спину, убирая с ожогов избыток перекиси, а не втирая ее, что могло бы причинить еще больше боли.
Ее прикосновение не мешает боли распространяться и проникать из мышц в кости, но оно не усугубляет ее. Поэтому я остаюсь на месте и позволяю ей производить свои манипуляции. Я делаю это еще и потому, что мне приятно, что меня касается хоть кто-то – пусть даже платонически, пусть даже она сопряжена с моим братом, – ведь я столько лет был совершенно один.
– Теперь я наложу крем, – говорит мне Грейс. – Надеюсь, он тебе поможет.
Сам я на это не рассчитываю, но продолжаю стоять на месте, пока она выдавливает крем на пальцы. Однако, когда они касаются моей спины, я напрягаюсь.