Шепот пепла
Шрифт:
– Мы кролика едим, – пожала плечами Яни, сдвигая одежду Марха и помогая Генхарду развесить свою. – Сестра варила суп из его косточек. Я сначала не хотела есть, но Дорри говорит, он уже мертвый. Он не обидится, и ему не больно.
– А-а-а, вон оно чем пахнет так вкусно. – Мальчишка сглотнул, глянув на котелок за спиной. – А этот ваш рыжий мне обещал, что накормит. А я и думал, он на краю деревни живет. А он, гад, вон откуда. В самых горах, да в глуши. И как он меня уговорил на такое? Знаешь, сколько я его тащил? Полтора дня! Он-то здоровенный, ноги еле волок, а я его почитай на своем горбу пер. Как поглубже в лес зашли, я его бросить хотел, а ночью не видать ничего, дорогу назад забыл! Так и пришлось до самого порога волочь! Вы мне теперь не хлеба кусочек, вы мне пир закатить должны! Целую свинью зажарить! Да с яблоками! Или с чем там целых свиней едят?
– Тут служанок нет, – отозвалась выглянувшая в дверной проем Сиина. – Ложку возьми и ешь. Котелок уже нагреться должен.
– Еще кормить его не хватало! Не для него ловил! – взъелся было Марх, но его прервал Астре:
– Пусть ест.
Оставшийся в одних подштанниках Генхард подошел к столу. Снял с крючка половник, воровато озираясь, отломил кусок хлеба, завернутого в тряпицу. Пристроился у печи и принялся жадно хлебать. Яни с интересом наблюдала за ним. У Генхарда были черные глаза и такие же волосы. Впалые щеки чуть порозовели от теплой еды. Когда он смахивал пряди со лба, Яни заметила коротенький обрубок на месте правого мизинца. Генхард давился и кашлял, но продолжал черпать жидкий суп, а после обсасывать и грызть косточки, на которых не было мяса.
Илан приходил в себя мучительно и медленно. Сиина сидела рядом, на табурете, поглаживала его по руке, старалась не плакать. В парня влили два стакана крепкой настойки на дубовых стружках. Сиина готовила ее для прималя и иногда добавляла в питье детям, чтобы выгнать простуду. Марх хищно косился на бутыль, которую в прошлый раз ополовинил, а в этот раз так и не нашел.
Наконец Илан открыл глаза и сказал первую осмысленную фразу:
– Уходите отсюда…
– Все хорошо, Илан, это я! – взволнованно выдохнула Сиина. – Ты уже дома, все хорошо, ты теперь дома! Где у тебя болит? Я сделаю примочки.
– Дверь заприте! – прохрипел Илан. – Они убили Иремила! Они за нами пришли, заприте дверь!
Предчувствие не обмануло Сиину, как не обманывало никогда.
Приближалось затмение. Марх и Рори подтащили к двери сундук, стол и обе лавки, но спокойней не стало. Густая, душная тревога сочилась в щели, мешалась с жаром натопленной печи.
– Все будет хорошо, – сказал Астре, стряхнув оцепенение.
Его голос временами звучал по-особенному, и в эти мгновения никто не решался вставить лишнее слово.
– Где Генхард?
– Он тут в угол забился, – отозвалась Яни. – Я за ним слежу!
Она не слышала об Иремиле и оставалась спокойной, остальные едва держали себя в руках.
– Пусть подойдет ко мне, – сказал Астре.
– И н-не пойду я! Чего вам, обормотам, от меня надо? Не я же этого вашего колотил! Ничего я не помню! Не помню ничегошеньки! Ни как сюда шел, ни рожи ваши порченые!
– Врет, – поморщился Дорри, пряча мокрые глаза. – Он точно врет, это он их привел. Я ему врежу!
Он сжал кулаки.
Марх втащил крикуна в комнату и поставил перед калекой. Это далось ему нелегко, но от ревущего на полу Рори не было никакого толку.
– Когда затмение закончится, ты выйдешь и скажешь, что порченых здесь нет. Ни одного, – громко произнес Астре, используя силу дара. – Ты никому о нас не расскажешь. Никогда. Даже под пытками. Ты понял?
Он посмотрел на мальчишку так пристально, что тот невольно отступил.
– Д-да и понял я…
Сиина крепко сжала плечо Дорри и велела ему принести воды для Илана.
– Ну ты и гад, – бросил здоровячок, проходя мимо Генхарда. – И зачем ты вообще родился?
– Это я-то гад?! – завопил вдруг вороненок не своим голосом. – Да это вы тут все! Мусор безродный! А я! А я!
– Заткнись уже! – не выдержал Марх, отвесив ему оплеуху.
Какое-то время прошло в оцепенении и молчании. Астре рассеянно смотрел на дверь. Рори беззвучно всхлипывал, а Яни его жалела. Марх стоял возле Илана, прикусив губу. Генхард притих и шмыгал носом, глядя в пол. Одна Сиина не находила себе места. Она металась из комнаты в комнату беспокойной тенью. Переставляла чашки на полках. Зачем-то взялась перетряхивать мешки. Марх, наблюдая за ней, не выдержал. Подошел, отвел сестру за ширму и прижал к груди.
– Хватит уже, – сказал он тихо. – Поплачь.
Девушка мелко задрожала и вдруг вцепилась в Марха, прильнула изо всех сил. По шрамам на щеках одна за другой покатились скудные слезы.
– Мне так страшно! Мне страшно! – шептала она.
– Поплачь и успокойся. Нам нельзя раскисать и с ума сходить.
Сиина судорожно вздохнула и замерла. Ее снова кольнуло предчувствие. Липкий комок в груди разросся.
В ту же секунду тишину прорвал оглушительный треск. В сенях скрипели половицы под топотом шагов. Звякали бутыли и стеклянные плошки на полках. Марх оттолкнул сестру и схватился за лук. Внутренняя дверь дрогнула от мощного толчка, но не открылась. Снова удар. Сильный, будто тараном. Яни завизжала. Сиина, не зная, что делать, накинула на нее покрывало. Астре сжался. Все были до смерти напуганы, и лишь глаза Генхарда сияли. Они отражали блеск золотых монет, обещанных за каждую порченую голову.
– А и правда вы убить никого не можете! – выпалил он радостно. – Бестолочи! Так и надо вам! Это мои пришли! Они вам зададут теперь!
Снаружи слышались отчаянные крики:
– Р-раз!
– Еще!
– Ломайте! Затмение начинается!
– Затмение!!
Марх подскочил к сундуку и стал его подпирать. Рори бросился на помощь. Дверь держалась и, может, спасла бы их, если бы не Сиина. Она стояла, дрожа от ужаса, и вдруг закричала:
– Они же сгорят! Там нет ставней! У нас в сенях нет ставней! Они сгорят!
И эти слова перекрыли все. Парни оттолкнули лавки и распахнули дверь настежь. В комнату ворвались шестеро мужчин. Генхард был прав – порченые беззащитны. Вот почему так легко с ними расправиться. Вот почему звон монет за их головы способен затмить даже страх перед черноднем. Они впустили в дом убийц, чтобы те не сгорели. Так велела проклятая Цель.
Глава 4
Змеиная шкура
Взлелеянный многими, он далек от скромности. Он знает, что красив и умен. Знает, какое будущее ждет его. Но зароненные в глубину зерна истины не позволят переступить начерченную мной грань. Та к думал я до сих пор. Теперь же терзаюсь сомнениями. У Нико множество учителей. Я лишь один из пальцев на его руке. Пойдет ли он по пути, на который я укажу?