Шепот звезд. Пилот

Ferina

– Господин, мы на месте, - голос пилота вернул Орвара в реальность, прервав его размышления и напоминая о настоящей цели его прилета, отвлекая от невеселых дум. Молодой человек встрепенулся и постарался выкинуть из головы посторонние мысли, сосредотачиваясь на предстоящем ему деле.

Монастырь Святой Лоритты, в который он держал путь, находился на самой окраине Озерного края, на севере, и был известен на всю Солигию как самый строгий и закрытый от всего мира. Послушниц, имевших несчастье попасть сюда, держали в черном теле, изнуряя тяжелым физическим трудом и бесконечными молитвами и постами, запрещали общаться с людьми вне стен монастыря и потихоньку отучали от мирской жизни, ломая и калеча характеры, создавая из бедных женщин послушных и безмолвных

овец, бредущих туда, куда укажет их пастух. По сути это была красиво переименованная тюрьма, куда отсылали преступниц, чудом избежавших наказания за свои деяния, но все же отправленные на перевоспитание. Одной из таких заключенных была когда-то Онор ди Эрнэ, опальная любовница Ригура Первого, потрясающей силы духа и отваги женщина, посмевшая наставить своему венценосному любовнику рога и выйти почти сухой из воды, сохранив не только жизнь себе, но и своему возлюбленному, а затем и счастливо выйти за него замуж. Увы, она же и осталась единственной, кому удалось покинуть эти стены неуютной твердыни не сломавшись и оставшись верной себе. Остальных пленниц монастыря ждало медленное и мучительное увядание в окружении серых стен, ледяного безмолвия и строгих монахинь, большинство из которых были отставными военными, по тем или иным причинам отказавшиеся от мирской жизни и посвятившие себя служению богине.

Серые неприветливые стены монастыря встретили Орвара еле заметными бликами защитного силового поля, куполом окружающего немаленькую территорию святой обители и препятствующий работе любой посторонней технике, кроме разрешенной на земле монастыря, поэтому кар пришлось оставить на специальной стоянке, предусмотренной как раз для таких случаев, и добираться до места назначения по старинке - верхом на лошади либо в повозке. Отвыкший за несколько лет от верховой езды северянин решил воспользоваться повозкой дабы не позорить ни себя своей неуклюжестью, ни мять дорогой костюм авторства все того же Финра.

Молчаливая монахиня в сером закрытом одеянии встретила молодого человека у массивных деревянных дверей монастыря с тщательно замаскированным в них металлоискателем, провела по лабиринту серых коридоров и остановилась возле неприметной двери с черной табличкой, где белым гномьим рубленым шрифтом было написано «Мать-настоятельница Чанри». Тихо произнеся несколько слов в переговорник, стилизованный под деревянный браслет на правой руке, монахиня открыла дверь перед Вестаром, жестом пригласив его войти.

Кабинет настоятельницы монастыря производил удручающее зрелище. Пол устлан драными досками, стены обшарпанные, на потолке тусклая световая панель, а из мебели грубо сколоченный стол, заваленный кипами бумаг да деревянный табурет, даже на вид неудобный. И несколько книжных шкафов, также забитых разными папками с документами.

– Смотрю, Вы удивлены увиденным, - проговорила стоявшая у окна кабинета невысокая коренастая женщина в белом одеянии настоятельницы, с саркастичной усмешкой наблюдая за застывшим у дверей Орваром. – Наверное, воображали богатый паркет, дубовую мебель и навороченный компьютер на столе вместо давно устаревших бумаги, пера и чернил?

– Навороченный компьютер здесь был бы лишним, - чуть смущенно возразил Вестар, чувствуя себя нашкодившим школьником под взглядом ее проницательных черных глаз, окруженных сеточкой почти незаметных морщин, с интересом разглядывая мать-настоятельницу и вспоминая ее досье, подготовленное его людьми.

Мать-настоятельница Чанри принадлежала к расе гномов, но воспитывалась на поверхности, так как была Отреченной с рождения и до тринадцати лет содержалась в имперском детском приюте с военным уклоном. В тринадцать лет девушка поступила в имперский кадетский корпус в столице Солигии, а в семнадцать уже участвовала в первых боевых действиях в заселяемом на тот момент секторе А, связанных в большинстве случаев с подавлением мятежей в имперских колониях. В тридцать лет после самой крупной операции на планете А-12, в ходе которой Чанри получила опасные для жизни ранения, женщина подала в отставку и оставила как военную службу,

так и мирскую жизнь. И с тех пор вот уже шестьдесят лет почти безвылазно находится в этом северном монастыре Святой Лоритты, дослужившись от простой послушницы до матери-настоятельницы.

– Какая прелесть, - восхитилась тем временем монахиня, так же с любопытством изучая своего посетителя. – Вы еще не разучились смущаться, несмотря на то, в какой семье родились и какую беспутную жизнь когда-то вели. Значит еще не настолько безнадежны, чтобы с Вами не разговаривать.

– Я рад, что Вы сочли меня достойным для беседы, - чуть склонив голову учтивым тоном сказал Орвар, выражая всю степень своего глубокого уважения к женщине, стоявшей перед ним. – Для меня честь разговаривать с человеком, принявшим непосредственное участие в стольких военных и спасательных операциях, что мне и представить сложно.

Губы старой гномихи, только что добродушно улыбавшейся, дрогнули и поджались в тонкую нить, на морщинистое лицо, обезображенное шрамом от ожога, набежала тень, фигура сгорбилась и как будто уменьшилась в размерах – и теперь на Вестара смотрела не величественная монахиня в белых одеждах, а уставшая почти столетняя старуха, тихо пытающаяся дожить свой век. Настоятельница, сильно прихрамывая на левую ногу, медленно приблизилась к стоявшему посреди комнаты парню, внимательно вглядываясь ему в лицо, словно ища какой-то ответ на одной ей известный вопрос. Орвар настороженно следил за женщиной, не понимая, что он не так сделал и чем мог обидеть ее.

– Мать-настоятельница… - начал было он, стараясь подавить в себе невольное желание отступить на шаг под ее требовательным взглядом. – Простите меня, если я Вас чем-то обид…

– Еще так молод, - прервала его гномиха, пристально, не мигая, изучая лицо северянина. – Поэтому еще не понимаешь. Что ты слышал обо мне?

– Вы участвовали в подавлении мятежа на А-12 шестьдесят лет назад, - ответил молодой человек, смотря ей прямо в глаза. – Колонисты взбунтовались против Империи, узурпировали власть на планете и потребовали признать их независимость. Они перебили всех имперских ставленников, взяли под контроль командный пункт и военные части на орбите планеты, а потом пригрозили взорвать планету, если их требования не будут удовлетворены. Но мятеж был подавлен, и А-12 вновь оказалась под властью Солигии.

– Я тогда входила в состав десантной группы особого назначения, - продолжила за него Чанри, все также не спуская с Орва пристального взора. – Ты знаешь, как подавляли мятеж? Я расскажу. Нас забрасывали на базу повстанцев, где мы тихо и быстро всех зачищали, а потом выдвигались на новую точку для той же цели. Целых пять месяцев кровавых спецопераций, в результате которых в живых среди мятежников не осталось никого. Они пытались скрываться, пытались удрать с планеты, но военные Империи надежно закрыли А-12, и сбежать не смог никто. Они пытались сдаться, лишь бы не трогали их семьи, друзей и помогавших им людей. Но Империя не пощадила никого, ни самих мятежников, ни им сочувствующих, ни их приспешников. Как ты думаешь, это было правильно?

– Они были предателями и не имели права на другой конец, - пожав плечами, заученно проговорил молодой человек, не понимая к чему клонит мать-настоятельница. – Законы Империи суровы, но справедливы и придуманы для того, чтобы поддерживать порядок. И Вы одна из тех, кто эти законы защищает и следит за порядком их исполнения.

– Вы так молоды и потому видите только одну сторону медали, - монахиня грустно улыбнулась и вздохнув, отошла от него, направившись к своему столу. – Для Вас встреча со мной честь, но для меня эта честь хуже бесчестья. Законы Империи суровы и справедливы, но зачем эта справедливость, если вершащие ее ничем не лучше тех же преступников? Когда-то я была такой же как и Вы, слепо верящая в дело, за которое боролась и которое защищала, но после А-12 моя вера пошатнулась и я оставила службу, не в силах вынести разрывавшего меня противоречия. И даже сейчас, спустя столько лет, оно меня все еще терзает, порождая сомнения и смущая душу.