Шерлок Холмс. Большой сборник
Шрифт:
— Покажите-ка, — сказал Холмс. — Гм! Родилась в Нью-Джерси в 1858 году. Контральто, гм… Ла Скала, так-так!.. Примадонна императорской оперы в Варшаве, да! Покинула оперную сцену, ха! Проживает в Лондоне… совершенно верно! Ваше величество, насколько я понимаю, попали в сети к этой молодой особе, писали ей компрометирующие письма и теперь желали бы вернуть эти письма.
— Совершенно верно. Но каким образом?
— Вы тайно женились на ней?
— Нет.
— Никаких документов или свидетельств?
— Никаких.
— В таком
— Мой почерк.
— Пустяки! Подлог.
— Моя личная почтовая бумага.
— Украдена.
— Моя личная печать.
— Подделка.
— Моя фотография.
— Куплена.
— Но мы сфотографированы вместе!
— О-о, вот это очень плохо! Ваше величество действительно допустили большую оплошность.
— Я был без ума от Ирэн.
— Вы серьезно себя скомпрометировали.
— Тогда я был всего лишь кронпринцем. Я был молод. Мне и теперь только тридцать.
— Фотографию необходимо во что бы то ни стало вернуть.
— Мы пытались, но нам не удалось.
— Ваше величество должны пойти на издержки: фотографию надо купить.
— Ирэн не желает ее продавать.
— Тогда ее надо выкрасть.
— Было сделано пять попыток. Я дважды нанимал взломщиков, и они перерыли весь ее дом. Раз, когда она путешествовала, мы обыскали ее багаж. Дважды ее заманивали в ловушку. Мы не добились никаких результатов.
— Никаких?
— Абсолютно никаких.
Холмс засмеялся.
— Ничего себе задачка! — сказал он.
— Но для меня это очень серьезная задача! — с упреком возразил король.
— Да, действительно. А что она намеревается сделать с фотографией?
— Погубить меня.
— Но каким образом?
— Я собираюсь жениться.
— Об этом я слышал.
— На Клотильде Лотман фон Саксен-Менинген. Быть может, вы знаете строгие принципы этой семьи. Сама Клотильда — воплощенная чистота. Малейшая тень сомнения относительно моего прошлого привела бы к разрыву.
— А Ирэн Адлер?
— Она грозит, что пошлет фотоснимок родителям моей невесты. И пошлет, непременно пошлет! Вы ее не знаете. У нее железный характер. Да, да, лицо обаятельной женщины, а душа жестокого мужчины. Она ни перед чем не остановится, лишь бы не дать мне жениться на другой.
— Вы уверены, что она еще не отправила фотографию вашей невесте?
— Уверен.
— Почему?
— Она сказала, что пошлет фотографию в день моей официальной помолвки. А это будет в ближайший понедельник.
— О, у нас остается три дня! — сказал Холмс, зевая. — И это очень приятно, потому что сейчас мне надо заняться кое-какими важными делами. Ваше величество, конечно, останетесь пока что в Лондоне?
— Конечно. Вы можете найти меня в гостинице Лэнгхэм под именем графа фон Крамма.
— В таком случае, я пришлю вам записочку — сообщу, как продвигается дело.
— Очень прошу вас. Я так волнуюсь!
— Ну, а как насчет денег?
— Тратьте, сколько найдете нужным. Вам предоставляется полная свобода действий.
— Абсолютно?
— О, я готов отдать за эту фотографию любую из провинций моего королевства!
— А на текущие расходы?
Король достал из-за плаща тяжелый кожаный мешочек и положил его на стол.
— Здесь триста фунтов золотом и семьсот ассигнациями, — сказал он.
Холмс написал расписку на страничке своей записной книжки и вручил королю.
— Адрес мадемуазель? — спросил он.
— Брайони-лодж, Серпантайн-авеню, Сент-Джонсвуд.
Холмс записал.
— И еще один вопрос, — сказал он. — Фотография была кабинетного размера?
— Да, кабинетного.
— А теперь доброй ночи, ваше величество, к я надеюсь, что скоро у нас будут хорошие вести… Доброй ночи, Уотсон, — добавил он, когда колеса королевского экипажа застучали по мостовой. — Будьте любезны зайти завтра в три часа, я бы хотел потолковать с вами об этом деле.
II
Ровно в три часа я был на Бейкер-стрит, но Холмс еще не вернулся. Экономка сообщила мне, что он вышел из дому в начале девятого. Я уселся у камина с намерением дождаться его, сколько бы мне ни пришлось ждать. Я глубоко заинтересовался его расследованием, хотя оно было лишено причудливых и мрачных черт, присущих тем двум преступлениям, о которых я рассказал в другом месте. Но своеобразные особенности этого случая и высокое положение клиента придавали делу необычный характер. Если даже оставить в стороне самое содержание исследования, которое производил мой друг, — как удачно, с каким мастерством он сразу овладел всей ситуацией и какая строгая, неопровержимая логика была в его умозаключениях! Мне доставляло истинное удовольствие следить за быстрыми, ловкими приемами, с помощью которых он разгадывал самые запутанные тайны. Я настолько привык к его неизменным триумфам, что самая возможность неудачи не укладывалась у меня в голове.
Было около четырех часов, когда дверь отворилась и в комнату вошел подвыпивший грум, [25] с бакенбардами, с растрепанной шевелюрой, с воспаленным лицом, одетый бедно и вульгарно. Как ни привык я к удивительной способности моего друга менять свой облик, мне пришлось трижды вглядеться, прежде чем я удостоверился, что это действительно Холмс. Кивнув мне на ходу, он исчез в своей спальне, откуда появился через пять минут в темном костюме, корректный, как всегда. Сунув руки в карманы, он протянул ноги к пылающему камину и несколько минут весело смеялся.
Грум — конюх.