Шестая жизнь
Шрифт:
Каждый вечер мужчина брал в руки старую икону, чтобы через нее вновь прикоснуться к событиям тех далеких лет. Казалось, что за прошедшие годы он настолько детально воссоздал их в памяти, что если бы сел за роман, то описание тех непродолжительных дней пребывания в зоне СВО растянулось бы на десятки увесистых томов.
Эти воспоминания поднимали в его сознании важные вопросы, и они словно ржавым гвоздем выцарапывались там и мучали его. Почему Бог отвел от него смерть? Зачем позволил командиру спасти его? По какой причине из всего отряда Батя выбрал именно его?
Ведь Иван не был любимчиком командира. У него вообще не было фаворитов. Казалось,
Выбор Бати казался тем более странным, что Иван стоял от него дальше всех. Получается, что, подойдя к нему, командир выбрал самый длинный и сложный путь.
Долгие рассуждения все ближе подводили Ивана к тому, что ответы на эти вопросы следует искать не в мотивах поведения Бати, а внутри себя. В тот роковой момент Иван просил у Бога дать возможность покаяться и исправить ошибку, которую он совершил за день до этого. Получалось, что Господь внял его молитве и руками Бати отвел смерть, чтобы дать ему попробовать выполнить эту важную миссию.
Взор Ивана вновь устремился на лежащую в руке нательную икону.
Глава 3
Село! В душе моей покой.
Село в Украйне дорогой.
И, полный сказок и чудес,
Кругом села зеленый лес.
Цветут сады, белеют хаты,
А на горе стоят палаты,
И перед крашеным окном
В шелковых листьях тополя,
А там всё лес, и всё поля,
И степь, и горы за Днепром…
И в небе темно-голубом
Сам Бог витает над селом.
«Село». Тарас Шевченко (перевод Сергея Есенина)
В тот день отряд Ивана получил приказ зачистить небольшой украинский хутор. Это было хоть и весьма колоритное, но ничем не примечательное сельское поселение, каких в тех местах множество. Его жители еще не так давно вели скромную и размеренную жизнь: строили самобытные домики, ограждали их красочными заборами с глиняными горшками на кольях, обзаводились хозяйством, выращивали скот. Этот список мирных занятий можно продолжать до бесконечности. Каждый селянин обогатил бы его простым или сложным глаголом, поэтичным или прозаичным эпитетом, образной или конкретизированной метафорой. Каждый мог внести в него что-то свое – родное. Но вряд ли еще недавно хоть кто-то из местных мог представить, что описывать свой сельский быт им придется такими словами, как «разруха», «страх», «ненависть», «смерть» и «война».
Отдавая приказ на зачистку хутора, командование основывалось на сведениях о том, что остатки недавно разгромленных подразделений ВСУ могут скрываться среди мирных жителей. И действительно, селяне часто укрывали их, выдавая за родных и близких. Поэтому выявить этих людей было задачей непростой. Помогало то, что на некоторых из разыскиваемых составлялись ориентировки с фотографиями. Правда, зачастую, качество снимков оставляло желать лучшего.
Особенно тщательно искали прятавшихся среди мирного населения снайперов. Их выдавали синяки на плече от приклада, потертости и мозоли на указательном пальце, следы пороха на самой руке и заметные морщины из-за прищура. Среди снайперов было немало женщин. Как ни странно, именно представительницы прекрасного пола становились лучшими стрелками благодаря стальной выдержке, тонкому чутью и острому зрению.
В поисках скрывающихся солдат ВСУ отряд Ивана последовательно переходил из дома в дом. Многие избы в хуторе уже успели попасть в жернова ожесточенных сражений и были изрядно разрушены или сожжены. Дворы, улицы и дороги пустовали. Все живое в округе или вымерло, или покинуло это место, или наглухо забилось в погреба и подвалы. Даже животные не выдавали своего присутствия. Не было слышно ни привычного лая важных собак, ни кудахтанья суетливых куриц, ни кукареканья напыщенных петухов, ни мычания неуклюжих и ленивых коров: ничего из того, что обычно составляло звуковой колорит сельского быта.
В одном из немногочисленных домов, где все еще теплились остатки жизни, затаились две женщины. Одна из них – молодая симпатичная девушка с заплетенными в косу русыми волосами и голубыми глазами. Другая – ее пожилая бабушка.
Сквозь задвинутые шторы женщины испуганно смотрели в окно и молились. Где-то вдалеке все еще разрывались снаряды и звучали автоматные очереди. В небе барражировали грозные вертолеты, подавляя все, что находилось внизу, массивным прессом идущего из-под лопастей воздуха. Стены, мебель, пол, все в доме содрогалось. Вибрация невидимой рукой перемещала предметы, наводя в комнатах свой порядок. Словно испуганные дети, прячущиеся за спину родителя, граненые стаканы прижались к старому хрустальному графину. Ударяясь, они издавали писклявый и назойливый звук, чем-то напоминающий детский плач. И даже выплескивающаяся из них вода была похожа на слезы.
Под испуганные женские возгласы с петель с треском сорвало дверь. На пороге появились пятеро солдат российской армии.
– На пол! Быстро! – грозно скомандовал Батя, наставив на женщин автомат.
Девушка с бабушкой тотчас опустились вниз. Отряд вошел в дом.
Мощным ударом ноги, как кувалдой, командир вскрыл соседнюю комнату. Его взгляд шустро скользнул по обстановке.
– Чисто! – пробормотал он, отдав жестом приказ проверить вторую комнату. Один из бойцов влетел в нее, огляделся вокруг и тут же вернулся обратно.
– Чисто!
– Кроме вас есть кто в доме? – спросил командир у женщин.
– Откуда, милок? Мужики все ушли на фронт… Давно уж… Мы одни остались, – ответила старушка.
Батя достал из кармана ворох бумаг и принялся их торопливо перебирать. Первой в его руки попалась фотография, где он гордо стоял на фоне бойцов своего отряда. Батя бегло взглянул на нее и холодно отбросил в сторону, перейдя к просмотру ориентировок.
Словно иллюзионист, угадывающий задуманную зрителем карту из колоды, он уверенно схватил одну из бумаг и протянул ее Ивану.