Шестьдесят первая Лебедя
Шрифт:
Женщина как женщина, но что-то в ней было такое... ну, необычное, что ли. При дневном свете она была, вероятно, даже красива. Ладная, подтянутая фигура, спокойная, уверенная манера держаться... Привлекательная женщина.
Сейчас я склоняюсь к мысли, что ее необычность забивается днем ярким светом, и тогда она выглядит как все вокруг. Но в полумраке, что был разлит под куполом, женщину осветила Луна. И как в театре под лучом прожектора ярче и рельефней вырисовываются нужные режиссеру черты героя, так и здесь эта необычность вдруг выступила наружу,
Она, видимо, почувствовала мой взгляд и, как бы закрываясь от него, подняла руку к лицу, поправила прическу. На миг из-под пышных волос показалось ухо, и внутренне я встрепенулся.
Понимаете, я был в тот момент настороже, ловя все странное, необычное. В другое время я, как и любой другой, ровным счетом ничего бы не заметил, но, повторяю, я был наготове. Вдобавок у нас, астрономов, очень развито чувство линии - ну-ка, попробуйте как можно точнее передать на рисунке прихотливо изогнутый край облака на Юпитере, промелькнувший на мгновение перед вами в телескопе!.. Кроме того, я немного рисую.
Так вот, в линии ее уха я уловил то самое, необычное... Безусловно, я понимаю, что очертания ушной раковины, как и рисунок узоров на подушечках пальцев, строго индивидуальны, Все это так, но все же...
Ухватившись за такую, признаюсь, поначалу весьма неопределенную, призрачную необычность, я искал ее подтверждения в лице женщины.
И нашел.
Форма носа, губ, разрез глаз - все носило отпечаток необычности; одна и та же причудливая, непривычно-странная линия была во всех ее чертах.
Потом, много позже, я пробовал передать эту необычность словами. Писал, зачеркивал, мучился, искал нужные, точные слова, но не находил. Ничего у меня не получалось. Даже сам себе не мог объяснить, в чем же она заключалась.
Я пытался рисовать по памяти ее лицо - напрасный труд!.. Передо мной на бумаге появлялся облик красивой женщины, чем-то даже похожей на ту, но не больше. А если вдруг я пытался мелкими, почти незаметными штришками придать ее лицу замеченную мной тогда ту самую необычность, оно становилось злым, карикатурным; совершенно терялось даже то отдаленное сходство, сначала вроде бы верно мной переданное. Я раздраженно рвал лист, и на целый день у меня портилось настроение.
...Я вздохнул и переступил с ноги на ногу. Женщина бросила на меня быстрый взгляд и подошла к своему спутнику, положила ему руку на плечо. Тот, почувствовав прикосновение, оторвался от окуляра и повернулся к ней. Черт!.. Я чуть было не присвистнул. Теперь и в его лице я видел ту же необычность.
Он поднялся и отодвинул кресло. Любопытство обуяло меня. Решив задержать их подольше, я торопливо сказал:
– А вы не хотели бы посмотреть на звезды или планеты? Сейчас уже вышел Сатурн. Очень интересное зрелище!
Мужчина вопросительно посмотрел на нее.
– Нет-нет, - я впервые услышал ее голос с точно таким же акцентом, как у него.
– Уже поздно, мы пойдем.
Я шагнул вперед:
– Что вы, еще нет и одиннадцати. Взгляните!
– Я показал на звезды, блестевшие в прорези купола.
– А как они красивы в телескопе!
– Красивы?
– переспросила она. И, слегка вздохнув, добавила еле слышно: - Да, конечно. Даже слишком красивы.
– Совершенно с вами не согласен!
– запротестовал я, пытаясь все же удержать их.
– Что вы, красота никогда не бывает "слишком", а ведь тут не что-нибудь - звезды!
– Ах, оставьте.
– Кажется, она начала сердиться, удивляясь, видимо, моей назойливости.
– Спасибо, я уже достаточно насмотрелась на них!
– Вот как? Так, быть может, мы с вами коллеги?
– преувеличенно радостно удивился я.
– Очень, очень приятно!
Мужчина, до той поры не вмешивавшийся в наш разговор, вдруг рассмеялся:
– Коллеги? Да, конечно! В некотором роде, да.
– Спасибо, у вас тут действительно все интересно, но нам пора. Женщина решительно взяла его под руку.
– Идем, ты же знаешь, у нас еще масса дел завтра.
– Подождите!
– я предпринял последнюю попытку остановить их.
– Неужели вам не нравится даже вот эта, самая красивая звезда нашего северного неба?
Я, конечно, покривил душой, но никто не виноват, что в это время в прорезь купола глядел Денеб, а не Вега. Не говорю уже о Сириусе, который, впрочем, летом у нас не виден.
Мужчина невольно взглянул вверх и неожиданно оживился:
– Посмотри, вот, оказывается, какая самая красивая звезда!
Женщина тоже подняла голову. Я подошел к ней вплотную. Она смотрела вовсе не на Денеб, ее взгляд был направлен куда-то в сторону.
– Вы не туда смотрите, - сказал я.
– Вот она, яркая звезда. Она называется Денеб.
– Спасибо, - тихо ответила она, не отводя взгляда от какой-то точки чуть в стороне на небосклоне, и чуть грустная улыбка появилась на ее губах.
– Но для меня самая красивая звезда не эта. Как вы ее назвали... Денеб?
– А какая же? Может, Вега? Или...
Я расчетливо сделал паузу. И был полностью вознагражден за свой довольно-таки примитивный провокационный ход, заставляющий собеседника заканчивать тобой начатую фразу.
Женщина снова улыбнулась и покачала головой, а ее спутник неожиданно взял меня за локоть:
– Вы хотите увидеть нашу любимую звезду?
Я ничего не ответил. Его странный тон, которым были сказаны эти слова... Я даже начал слегка раскаиваться, что затеял весь этот разговор.
– Скажите, вы никогда не обращали внимания вон на ту звездочку? Вправо и чуть вниз от Денеба. Слабая такая звездочка...
– Шестьдесят Первая Лебедя?
– О!
– его брови удивленно скакнули вверх.
– Вы ее знаете?