Шестьдесят рассказов
Шрифт:
Как святой Ганчилло ничем особенным не прославился. Он прожил скромную жизнь крестьянина, и только после его смерти кто-то вспомнил, что старик прямо-таки светился благодатью и сияние его распространялось на несколько метров вокруг. Не слишком веруя в святость покойного Ганчилло, настоятель церкви все же подал прошение о канонизации. С тех пор прошло без малого двести лет.
В лоне церкви процесс канонизации потихоньку двигался вперед. Епископы и папы рождались, правили и умирали, и дело Ганчилло перекочевывало из одной инстанции в другую, поднимаясь все выше. На выцветших от времени канцелярских бумагах по-прежнему
В краю, где родился Ганчилло, пышно отпраздновали его канонизацию. Какой-то усердный историк даже нашел дом, где святой родился, жил и скончался. Из дома сделали музей. Но так как потомков у Ганчилло на земле не осталось и очевидцев, помнивших его, тоже, то слава его была недолговечной. В краях тех очень почитался другой святой — Марколино. Чтобы приложиться к его чудотворной статуе, сюда стекались паломники со всех концов страны. Новый алтарь в честь Ганчилло был воздвигнут рядом с часовней Святого Марколино, где всегда горели свечи и висели благодарственные подношения. Но никто не останавливался перед новым алтарем, не преклонял колен для молитвы. Образ святого поблек за двести лет, ничто не привлекало к нему внимания.
Меж тем Ганчилло, даже не помышлявший о такой чести, поселился в своем домике. Он сидел на балконе, грелся на солнышке и блаженно внимал спокойному и могучему дыханию океана.
Наутро Ганчилло поднялся чуть свет и увидел, как к соседнему дому подкатил на велосипеде почтальон. Он был в униформе и под мышкой держал большой сверток. Потом почтальон заглянул в следующий домик и там тоже оставил какой-то пакет. Объехал он все коттеджи и вскоре исчез из виду. Только для Ганчилло ничего у него не оказалось.
Так повторялось каждое утро, и Ганчилло начало разбирать любопытство. Однажды он подозвал к себе почтальона и спросил его:
— Простите, что вы носите каждое утро моим братьям и почему не приносите мне?
— Это письма, — ответил тот, почтительно сняв фуражку. — А я разносчик.
— Письма? И кто же их посылает?
Письмоносец улыбнулся и махнул рукой вдаль и вниз, на старый грешный мир.
— А-а, прошения! — догадался Ганчилло.
— Да, прошения, молитвы, пожелания всякие… — с нарочитой небрежностью отвечал почтальон, боясь обидеть нового святого.
— И что же, их всегда так много?
Письмоносец хотел было ответить, что сейчас еще мертвый сезон и что бывают дни, когда писем приходит в десять, а то и в двадцать раз больше. Но опять побоялся задеть Ганчилло и сказал осторожно:
— Да, в общем, по-разному бывает.
И ретировался под благовидным предлогом.
Никто ни о чем не просил святого Ганчилло, как будто его и не было вовсе. Хоть бы одно письмо пришло, или записочка, или хотя бы почтовая открытка! Он не завидовал своим собратьям, получавшим ежедневно горы посланий, потому что не был способен на дурные чувства. Но мучился угрызениями совести оттого, что ничего не делает, пока другие едва управляются с делами. Он считал, что даром ест хлеб небесный (а хлеб этот был особенный, получше того, что достается простым смертным).
Погоревал святой Ганчилло и решил наведаться в один из соседних домиков, откуда доносилось загадочное стрекотание.
— Проходи, дорогой мой, садись, пожалуйста, — встретил его радушный хозяин. — Присядь пока в это кресло, оно очень удобное. Я вот только письма разберу, а потом весь в твоем распоряжении.
Святой вышел в соседнюю комнату и с невероятной быстротой принялся диктовать стенографу ответы и давать различного рода указания. Секретарь мгновенно перепечатал все на машинке. Закончив работу, старец вернулся к Ганчилло.
— Ах, дорогой мой, — сказал он, — если бы не хорошая организация работы, то с такой горой писем пришлось бы долгонько возиться. Пойдем, я покажу тебе мою новую электронную картотеку с перфорированными карточками.
Сосед был очень любезен, но перфорированные карточки ничуть не утешили Ганчилло, и, вернувшись домой, он совсем загрустил.
«Неужели я и в самом деле никому не нужен? — думай он. А ведь мог бы принести столько пользы. Может, мне устроить какое-нибудь чудо, чтобы меня наконец заметили?»
Сказано — сделано. Пришло ему на ум заставить шевелить глазами собственное изображение, что стояло в деревенской церкви. Перед алтарем святого Ганчилло всегда было пусто, а тут случайно проходил мимо местный юродивый Мемо Танчиа. Увидел юродивый, что на образе глаза поворачиваются, и поднял крик:
— Чудо! Чудо!
А пока он кричал, пришли к Ганчилло три святых старца, которым по должности полагалось все знать, и спокойно, благодушно объяснили ему, что подобные вещи лучше не делать: плохого ничего в этом нет, но ввиду несерьезности такого рода чудес их не слишком жалуют в высших инстанциях. В речах старцев не чувствовалось и тени коварства, но, возможно, им все же не очень нравилось, что новичок так легко и непринужденно делает то, что им самим давалось с трудом.
И Ганчилло оставил в покое свое изображение. В это время на крики юродивого сбежались люди и, не увидев ничего необычного, до того расстроились и рассердились, что едва не поколотили Мемо.
Тогда Ганчилло задумал привлечь внимание чем-нибудь простым и романтическим. И вот на старом каменном надгробии, поправленном по случаю канонизации, а потом снова заброшенном, выросла прекрасная роза. Только не судьба была святому творить добро: увидев кустик, кладбищенский капеллан набросился на могильщика:
— Бездельник, ни стыда, ни совести у тебя нет! Посмотри, что творится на могиле святого Ганчилло. Там же все травой заросло!
Бросился могильщик исправлять свою оплошность и вырвал с корнем розовый куст.
Все же Ганчилло не терял надежды. В следующий раз он решил совершить самое что ни на есть традиционное чудо и, когда у его алтаря остановился слепой, даровал ему прозрение.
Только и на этот раз ничего у него не вышло. Никому даже в голову не пришло, что чудо мог сотворить Ганчилло. Исцеление слепого приписали святому Марколино, ведь его алтарь находился рядом. Народ ликовал без удержу: люди подняли на плечи многопудовую статую Марколино и торжественно пронесли ее по улицам под перезвон колоколов. Но никто так и не подошел поклониться святому Ганчилло.