Шестой прокуратор Иудеи

Пусть моё неожиданное признание не покажется читателю абсурдным, но на мысль о необходимости написать роман меня натолкнула жена прокуратора Иудеи!!! Вернее её просьба, с которой она обратилась к своему влиятельному мужу ранним утром накануне суда над Иисусом из Назарета. Для того чтобы понять, о чём идёт речь, я приведу дословно её слова, взятые из евангельского канонического текста Нового завета. «Между тем, как сидел он на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него» (Евангелие от Матфея, гл. XXVII, стих 19).

Прочитав эти слова, меня весьма заинтересовала просьба жены прокуратора Понтия Пилата. Почему? Ну, хотя бы по той причине, что она родилась в знатной семье. Клавдия Прокула, так её звали, приходилась внучкой императору Августу, и была незаконной дочерью Клавдии, третьей жены императора Тиверия. Именно поэтому я очень удивился столь неожиданной просьбе знатной особы. Ведь действительно данный факт поражает своей необычностью: почему утончённая римлянка, богатая и возвышенная, вдруг ходатайствует перед своим всемогущим мужем за какого-то безродного нищего босяка с репутацией бунтовщика?

В моей голове появилось множество самых разных предположений относительно этого странного поступка. Может быть, каким-то образом пути римской патрицианки и бедного плотника пересекались? А что если жена прокуратора была тайной поклонницей учения Иисуса? Или, например, он помог ей излечиться от какого-нибудь страшного недуга? Почему также прокуратор Понтий Пилат не хотел казнить проповедника из Галилеи и всячески противился утверждению приговора?

Только ли просьба любимой жены заставила его сделать попытку освободить Иисуса из-под стражи и отпустить на свободу? Или они каким-то образом связаны между собой?

А ещё меня заинтересовали отношения между Иисусом и Иудой. Не всё так просто, как могло бы показаться на первый взгляд. Ведь Иуда был единственным из всех учеников Иисуса его земляком. Более того, не мог же Иисус доверить вести финансовые дела своей общины человеку, которому не доверял бы как самому себе. И чем больше я думал об этом, тем больше у меня появлялось дополнительных вопросов, на которые я постарался по мере своих сил и воображения ответить, используя для этого карандаш и бумагу. Вот так незаметно для меня самого и родился мой роман.

Сразу хочу оговориться, что Иисус не является главным героем моего романа. Он скорее связующее звено между произошедшими в разное время с разными людьми событиями, которые при определённых обстоятельствах сводят их вместе. Конечно, такую постановку вопроса кто может посчитать кощунственной. Как можно Иисуса показывать простым человеком? Но по-другому и быть не могло. В те далёкие годы Иисус был одним из многих проповедников, которые бродили по дорогам Палестины. И вообще по поводу мифологичности или историчности плотника из Назарета может быть множество более или менее достоверных гипотез, из которых абсолютно неприемлема лишь одна гипотеза о том, что Христос есть сын божий. Приблизительно таких взглядов придерживался Август Бебель. И мне его мнение очень импонирует.

К сожалению, Иисус не оставил после себя ни одного рукописного текста или каких-либо других письменных документов, свидетельствовавших о его жизни. В Евангелиях, написанных его учениками и последователями, содержится крайне скудные сведения о нём как исторической личности. Нет абсолютно никакой информации об Иисусе и у древних историков: Иосифа Флавия, написавшего «Иудейские древности», Корнелия Тацита – автора «Истории» и «Анналов», Плиния Старшего и Младшего. Именно в силу этих причин я взял на себя смелость сделать предположение, как могли бы развиваться события, связанные с жизнью и деятельностью Иисуса, но через призму той политической обстановки, что сложилась в Иудее в период её оккупации римскими легионами.

Естественно не претендуя на достоверность, я назвал свой роман апокрифом. В мои планы не входило также и написание Евангелия от Понтия Пилата. Моя книга – это исторический роман-предположение, сюжет которого родился на основе анализа канонических текстов Нового завета. Скажу честно, что дался этот роман мне нелегко, работать над ним пришлось довольно длительное время. Если бы меня сейчас спросили, как долго я писал его, то мой ответ был бы крайне коротким: «Всю жизнь!» Каким получился роман? – судить тебе, дорогой читатель!

Прибытие в Иерусалим накануне праздника Пасхи. Прерванный ужин. Разговор в дворцовом саду. Мятеж в Ивлеаме. Алиби для Искариота. Предсказуемый поступок тайного соглядатая. Внезапный приезд первосвященника Каиафы. Жёсткое требование главного иудейского жреца. Незваный гость. Угроза странного посетителя. Первые сведения о нищем проповеднике из Капернаума. Разговор с хранителем библиотеки. Воспоминания о Галилее. Откровения бывшего священника. Верный помощник.

В Иерусалиме я старался бывать как можно реже, управляя палестинскими областями Сирийской провинции, Иудеей и Самарией, в основном из своей резиденции в Кесарии, что находилась на берегу Средиземного моря. Моему сердцу был роднее тихий шелест гальки в прибрежных, набегавших на берег, волнах, нежели вид каменистой безлюдной, навевавшей печаль пустыни, раскинувшейся до самого Иерусалима.

Правда, несколько раз в год, обычно в дни местных иудейских праздников, когда в главный город Иудеи съезжалось много народа из всех концов Палестины, мне приходилось прибывать в Иерусалим, дабы строго и основательно следить за соблюдением порядка. В это время иудеи были воинственно настроены, они собирались около главного своего Храма и толпами ходили по городу, напоминавшему в праздничные дни улей разбуженных диких пчёл. Жрецы своими проповедями ещё больше будоражили и возбуждали народ, открыто не высказывая своего недовольства римской властью, но тайно ругая её, иногда даже призывая горожан и паломников к мятежу. Я же всегда был готов в зародыше задавить любую попытку бунта или неповиновения, а посему очень жестоко расправлялся с подстрекателями, чтобы потом лишний раз не проливать кровь римских воинов, подавляя очередное восстание. Вот и сейчас, накануне местного иудейского праздника, называемого, кажется, пасхой, я, как прокуратор Иудеи, должен был прибыть в Иерусалим и провести несколько дней в городе.

Солнце уже начинало скатываться за горизонт, когда мой передовой отряд, наконец, достиг царского дворца, что располагался в северной части Верхнего города, одного из районов Иерусалима. Путь от моей резиденции до главного города Иудеи был не близким и занимал почти целый день.

Я и мои воины, уставшие и грязные, обрадовались окончанию длинного утомительного перехода и предвкушали долгий отдых и обильный ужин с добрым кубком вина. Слуги уже ждали нас, предупреждённые заранее гонцом, который был выслан накануне моего отъезда из резиденции. Они стояли у массивных железных ворот, когда отряд под недовольные взгляды горожан, пыля копытами своих коней, строем под боевыми воинскими стягами прошествовал к дворцу, построенному лет тридцать назад царём Иродом, а потому и называемым «царским». Я спешился сразу же, как только оказался во дворе, и, бросив поводья встречавшему рабу, в изнеможении от долгой езды верхом коротко приказал: «Пусть ужин накроют в садовой беседке как обычно на одного», – после чего быстро проследовал в кальдарий – горячую баню с парильней и бассейном, дабы смыть с себя дорожную пыль, накопившуюся за день усталость и немного прийти в себя.

Вечерело. Было то самое прекрасное время, когда сумерки едва начинали сгущаться, но ночь ещё не вступила в свои права. На небе едва появлялись звёзды. Луна ещё не взошла. В саду царили тишина и прохлада. Весеннее предвечерье напоминало, что лето ещё не наступило, а потому и накатывало волнами холодного воздуха, заставляя кутаться в тёплый плащ. Говорят, что именно в это время Гея, богиня Земли, даёт силу и здоровье своему сыну, титану Антею. Наверное, то утверждение не было легендой, потому как во время прогулки я действительно почувствовал прилив физических сил, что особенно было приятно после длительного дневного перехода через каменистую пустыню. Аромат распускавшихся фруктовых деревьев, миндаля, жасмина и вечерняя прохлада сделали своё дело, ибо усталость, накопившаяся за день, полностью ушла, уступив место желанию заняться делами, коих у меня, как прокуратора Иудеи, всегда было более чем предостаточно. Сегодняшний вечер не являлся для меня исключением, поэтому я намеревался быстро поужинать и подняться в свою комнату просмотреть кое-какие бумаги.

Однако этим планам не суждено было осуществиться. Мне даже не удалось притронуться к еде, как неожиданный шорох в кустах позади беседки прервал ещё не начавшуюся мою трапезу. Донёсшийся странный шум немного насторожил меня, но не напугал, хотя… «Не вызвать ли охрану? От этих праведных книжников всего можно ожидать, даже тайного убийцу с длинным кривым ножом под плащом», – возникла в голове вполне естественная мысль. Я вытащил из висевших на поясе ножен кинжал и направился в сторону, откуда продолжал доноситься подозрительный шум и какая-то непонятная возня. Возможно, это был с моей стороны весьма опрометчивый поступок, и стоило позвать воин, но, ничего страшного не произошло, о чём можно было бы сожалеть потом. Колючие ветки терновника раздвинулись, и ко мне, согнувшись почти до самой земли, шаркая, кланяясь и что-то шепча влажными губами, шагнул человек, которого я не ждал, но который пришёл без зова и разрешения. Не смея взглянуть мне в лицо, и оттого склонив свою голову ещё ниже на грудь, он остановился в полушаге от меня и замер. Я узнал его сразу. То был тайный мой соглядатай, один из многих подобных ему, состоявших у меня на службе, получавших жалованье из казны и следивших за теми, кто мог бы нанести ущерб Риму. Этот же, как самый толковый и хитрый среди всех, почти три года тому назад по моему наказу был подослан к одному странному проповеднику из Галилеи, дабы подробно доносить на него.

– Кто звал тебя, раб презренный? Как посмел ты прийти без моего на то соизволения? К тому же ты здорово напугал меня. А может, тебя подослали со злым и разбойным умыслом местные святоши? – мой вопрос прозвучал столь угрожающе для незваного посетителя, что он здорово перепугался, и оттого голос его сильно задрожал, когда он начал говорить.

– С-с-с-слава тебе, в-в-великий п-п-п-прокуратор, – заикаясь, еле слышно промямлил осведомитель своим одеревеневшим от страха языком. – П-п-прости, что п-п-побеспокоил т-тебя! Но дело, неотложное дело, дело государственной в-в-важности…

Услышав его обращение к себе: «Великий прокуратор», – я невольно усмехнулся, видимо, так он надеялся задобрить меня, снискать моё расположение и благосклонность. Прочая же его болтовня про дело государственной важности была просто пропущена мимо ушей без особого на то внимания.

«Глупец! Он не понимает, что люди сами же унижающие своё достоинство, более всего заслуживают недоверие. Но те, кто предаёт своих друзей и соплеменников, жалости не достойны, но вызывают брезгливость и ненависть. Предатель он и есть предатель, пусть даже и работает во благо Рима, – подумал я, с отвращением глядя на склонившуюся спину тайного соглядатая. – Разве можно любить собаку, кусающую руку своего хозяина, ведь она не будет верна ему в случае серьёзной опасности, но трусливо, поджав хвост, сбежит в кусты».

Мой посетитель тем временем продолжал что-то бормотать себе под нос, видимо, свои извинения, просьбу простить его за неучтивость и всякую прочую чепуху про какое-то неотложное дело.

– Хватит болтать! – резко оборвал я поток утомившего меня пустословия. ? Говори, зачем пришёл? Я не звал тебя! Может, тебя действительно подослали, как тайного моего убийцу? Если нет, то для чего ты тогда проник в сад обманом? А…? Ну! Чего молчишь? Говори! Но, если твоё дело не государственной важности, как утверждаешь тут, то сейчас же позову стражу и прикажу выдрать тебя кнутом.

Несмотря на наступавшую темноту я увидел, как лицо моего незваного гостя стало мертвенно-бледным, и на лбу крупными каплями вдруг выступил пот. Он весь сразу как-то съёжился, от страха и ужаса часто заморгал своими жёлтыми, чуть навыкате глазами, быстро наполнившимися слезами. Не прошло и секунды, а состоявший у меня на службе тайный соглядатай вдруг тихо завыл тонким противным голосом, представив, наверное, как воины будут стегать туго сплетёнными ремнями кнута по худой и тонкой его спине, срывая с тела кожу и живую плоть. По щекам пришедшего иудея покатились слёзы и он, упав на колени, с трудом ворочая языком выдавил из себя чуть слышно:

– Прости, повелитель, прости меня, что пришёл без твоего вызова. Но он здесь. И я хотел… Я думал… Мне показалось…

– Кто он? Не мямли, говори толком! Что ты хотел и что думал, меня совершенно не интересует, – строго прикрикнул я на своего соглядатая, перебив, заново начавшееся было его словоблудие. Хотя мне и без лишних слов стало понятно, о ком идёт речь, но я просто не подал вида, что догадался.

– Как кто?… – искренне удивился мой незваный посетитель. – Тот, за кем ты меня приставил следить! Он уже пришёл в город и до самой пасхи намеревается оставаться здесь вместе со всеми двенадцатью своими учениками, – сказав эту фразу, соглядатай немного призадумался, а затем добавил, – вернее одиннадцатью, если не считать меня. Ночевать же он решил в Гефсиманском саду, что рядом с горой Елеонской, называемой Масличной. Хотя его ещё приглашали на постой в одну небольшую деревню под названием Вифания. Там проживают две сестры, имя одной из которых Марфа, а вторую зовут Марией. Но он отказался. Сказал, что в саду лучше. Их можно взять всех разом. Я покажу его и место ночлега и… – торопливо говорил тайный лазутчик.

– Ты, глупый раб, видно сошёл с ума, если думаешь, что я лично пойду задерживать какого-то нищего проповедника и сопровождающих его таких же, как и он, оборванцев? Знай, дурак, что ни он, ни все остальные его сопутники мне вовсе не нужны!

– Но он готовит восстание и подбивает народ к неповиновению. Он призывает… – удивлённо проговорил иудей.

– Да полно тебе, – засмеялся я от души, – с такими преданными учениками как ты и одиннадцать твоих дружков не устраивают восстаний и не ходят свергать правителей. Иди, иди прочь, раб! Ты смешон и глуп, а потому достоин наказания за то, что хочешь обмануть римского прокуратора каким-то несусветным бредом.

– Что же мне делать, повелитель? Я понаделал много долгов, чтобы расплатиться по ним, мне нужны деньги. Ведь ты обещал, что если я помогу, то…, – вновь заныл пришедший «гость», уже начавший меня сильно раздражать.

– Теперь вижу, что ты говоришь правду. С этого и начинал бы, а то государственная важность! Деньги – вот твоя рабская суть! Тебе нужно золото? Так бы и сказал. Однако я ведь всегда платил исправно, верно? Но платил за доносы, что присылал ты мне. Другого уговора у нас не было. Иди к тому, кому нужен твой учитель. Думаю, первосвященник иерусалимского Храма Иосиф Каиафа достойно встретит тебя и щедро оплатит твой труд, после чего ты сможешь вовремя отдать все свои долги.

Я говорил жёстко и сердито, чувствуя, как нарастает во мне волна ненависти и презрения к этому ничтожному и мерзкому существу, называющим себя человеком. В традиции римской армии было вешать такого рода людей, даже не взирая на то, что они иногда помогали Риму в его победах. Но в данный момент я этого сделать никак не мог. Не на войне ведь находился, а потому и вынужден был пользоваться услугами всяких проходимцев и мерзавцев.

– Повелитель, разве я не заслужил твоей награды? Ведь я докладывал тебе о каждом шаге и поступке проповедника? Ты даже знал, о чём он думает, что намеревается делать и куда хочет идти… – заново начал мой тайный осведомитель.

– Правильно! Ты хорошо выполнял порученное дело и сполна получил за свои услуги, но я не просил и не приказывал выдавать его. Ладно, ты утомил меня, уходи прочь, не то на самом деле позову стражу и прикажу воинам нарезать из твоей спины ремней для своих плёток.

Я уже собирался уходить, как вдруг незваный посетитель, схватив край моего плаща, буквально остановил меня и вынудил повернуться в его сторону. Он стоял на коленях и, старясь заглянуть в мои глаза, вдруг плаксивым голосом запричитал:

– О боже, о боже! Повелитель, помоги мне. Спрячь меня, я не знаю, что мне делать, ибо ему обо мне всё известно. Я думаю, что он чувствует, он знает, он обо всём догадался! Я боюсь! У меня плохое предчувствие!

– Ничем не могу помочь! Правда, в одном окажу содействие. Могу обеспечить тебе алиби, как в ту, первую, нашу встречу. Помнишь? И вообще нам нельзя с тобой встречаться, ибо встреча со мной для тебя всегда будет заканчиваться весьма плачевно, если не трагично! Пошёл прочь! – я ногой грубо оттолкнул от себя тайного осведомителя и быстрым шагом покинул сад. Что делал он, оставшись в полном одиночестве, мне было не известно, да особенно и не хотелось знать.

Перепрыгивая через две ступеньки, я поднялся по лестнице на дворцовую террасу как раз в тот момент, когда Савл, мой помощник, расставлял ночные караулы. Увидев меня, центурион удивился, ибо не ожидал, что я закончу свой ужин столь быстро, ведь буквально секунду назад слуга, сняв с повозки корзины с едой, ушёл в сад накрывать на стол. Мой несколько встревоженный вид обеспокоил центуриона.

– Что случилось, игемон? – спросил он.

– Ничего страшного, Савл, – ответил я своему помощнику. – Сейчас из дворцового сада выйдет один хорошо известный тебе человек. Не трогайте его. Пусть наши люди проследят, куда он направится. Сделать это надо тайно и очень осторожно.

– Я всё понял! – кивнул Савл и быстро спустился во двор, где подозвал в себе несколько слуг, прибывших с нами из Кесарии, и что-то стал им говорить, после чего они тут же ушли в город.

На террасе не осталось никого. Караульные стояли внутри дворца. Ночь постепенно вступала в свои права.

«Да, человеческая жадность не знает предела, – размышлял я, наблюдая с высоты террасы за городом, погружавшимся в темноту. – А ведь находясь на моей службе, он получал очень неплохие деньги за доносы, так нет же, всё мало! Но главное, каков, однако, подлец! Меня задумал ввести в заблуждение, дабы вдвое увеличить своё вознаграждение за одну и ту же работу. Только глупец мог подумать, что я действую заодно с этими „праведниками“, участвую в их вечных интригах и спорах, постоянно идущих в этой дерущейся и ругающейся стране. Да, блеск золота иногда заслоняет страх перед смертью. А ведь и тогда, когда мы впервые встретились, он, даже находясь между жизнью и смертью, думал о золоте. Кстати, когда же это случилось? Кажется, шесть лет назад? Точно, шесть лет минуло…» – неожиданно всплыли в моей голове воспоминания о первой встрече с человеком, ставшим впоследствии моим тайным соглядатаем в окружении одного малоизвестного иудейского проповедника.

Прошёл всего год после моего назначения прокуратором Иудеи, срок довольно маленький, но отнял он у меня столько физических сил, что их хватило бы и на десяток лет. Многочисленные ссоры с местным духовенством, мелочные интриги первосвященника, постоянные жалобы и доносы членов Высшего совета друг на друга, которые я должен был разбирать, и ещё много и много прочих сутяжных дел. К этим проблемам следовало ещё добавить мелкие бунты горожан, которые вкупе с ежедневными нападениями мятежников, разбойников и нищих бродяг на сборщиков податей, не давали покоя ни мне, ни моим воинам.