Шевалье д’Арманталь

Дюма-отец Александр

— Да нет же, вовсе не для этого, а для того, чтобы подать знак какому-нибудь прохожему. Ну, спрячьте ее.

— Дорогой аббат, — сказал д’Арманталь, — если вы не сам дьявол, то уж во всяком случае один из его ближайших друзей.

— Да что вы, Боже избави! Я маленький человек и иду своей дорогой да гляжу вокруг, то направо, то налево, то вверх, то вниз, и все тут. Вот, например, это окно… Какого черта оно закрыто! Весенний луч, первый весенний луч скромно пытается заглянуть к вам в комнату, а вы не впускаете его, словно боитесь, что вас

кто-нибудь увидит… А-а, простите, я и не знал, что когда вы открываете свое окно, то окно напротив тут же закрывается.

— Дорогой опекун, вы необычайно догадливы, — ответил д’Арманталь, — но удивительно нескромны. Настолько нескромны, что, будь вы не аббатом, а мушкетером, я вызвал бы вас на дуэль.

— На дуэль? А за что, мой дорогой? За то, что я хочу расчистить вам путь к богатству, к славе и, быть может, к любви! О, это была бы чудовищная неблагодарность с вашей стороны!

— Да нет, аббат, давайте лучше останемся друзьями, — сказал д’Арманталь, протягивая ему руку. — Кстати, я не прочь услышать от вас какие-нибудь новости.

— О чем?

— Как о чем? Новости об улице Добрых Ребят, где, как я слышал, произошли ночью кое-какие события; об Арсенале, где, насколько мне известно, герцогиня дю Мен давала вчера вечером бал; и, наконец, о регенте, который, если верить моему сну, вернулся в Пале-Рояль очень поздно и имел при этом несколько озабоченный вид.

— Что ж, все обстоит отлично. Если что и было на улице Добрых Ребят, то к утру там все утихло. Герцогиня дю Мен полна благодарности к тем, кому важные дела не позволили посетить ее вчерашний бал, и тайного презрения к тем, кто посетил его. Наконец, регент, которому, как всегда, снилась французская корона, за ночь успел забыть, что едва не стал пленником короля Испании. Теперь все надо начинать сначала.

— Ну уж нет, аббат! — воскликнул д’Арманталь. — С вашего разрешения, теперь очередь за другими. Что до меня, то я предпочитаю немного отдохнуть.

— Черт побери, это никак не вяжется с той вестью, которую я вам принес.

— А что за весть вы мне принесли?

— Этой ночью решено, что нынче утром вы отправляетесь на почтовых в Бретань.

— В Бретань? А что мне там делать?

— Это вы узнаете по приезде.

— А если я не захочу поехать?

— Вы хорошенько подумаете и все-таки поедете.

— О чем же мне думать?

— О том, что было бы безумием бросить дело, которое вот-вот завершится, ради любви, которая только начинается, и прекратить борьбу за интересы принцессы королевской крови.

— Аббат! — вскричал д’Арманталь.

— О, не надо сердиться, дорогой шевалье, — продолжал аббат Бриго. — Давайте лучше рассуждать спокойно. Вы добровольно выразили готовность участвовать в нашем деле и обещали помочь нам довести его до конца. Неужели вы считаете благородным бросить нас сейчас, когда мы потерпели поражение? Надо, черт побери, дорогой воспитанник, быть хоть немного последовательным или вообще не впутываться в тайные заговоры.

— Именно

потому, что я последователен, — возразил д’Арманталь, — я хочу теперь, как в прошлый раз, прежде чем затевать что-либо новое, ясно представлять себе, что именно я затеваю. Я вызвался быть вашей рукой, это правда. Но, прежде чем нанести удар, рука должна знать, чего хочет голова. Я рискую свободой, я рискую жизнью, я рискую, быть может, чем-то еще более дорогим для меня. Я готов всем этим рисковать, но только с открытыми, а не с закрытыми глазами. Скажите мне сначала, что я должен делать в Бретани. А потом, что ж, быть может, я и поеду.

— Приказ гласит, что вам надлежит отправиться в Рен, где вы распечатаете это письмо и найдете в нем дальнейшие инструкции.

— Приказ! Инструкции!

— Разве не с такими словами генерал обращается к своим офицерам? Разве у военных существует обычай обсуждать полученные приказы?

— Конечно, нет, когда они находятся на военной службе. Но ведь я больше не служу в армии.

— Ах, верно, я забыл вам сказать, что вы опять офицер.

— Я?

— Да, вы. У меня в кармане ваш офицерский патент. Возьмите его.

И аббат подал д’Арманталю сложенный вчетверо документ, который шевалье тут же развернул, вопросительно глядя на Бриго.

— Патент! — воскликнул д’Арманталь. — Патент полковника одного из четырех карабинерных полков! Кто же выдал мне этот патент?

— Взгляните на подпись, черт возьми!

— Луи Огюст герцог дю Мен!

— Чему же тут удивляться? Разве, будучи главнокомандующим артиллерией, герцог не может назначать командиров в свои двенадцать полков? Вот он и вручает вам полк взамен того, который у вас отняли, и на правах вашего генерала дает вам поручение. Разве может военный пренебрегать честью, которую оказывает ему командир, вспомнив о нем? Впрочем, я, как человек духовного звания, плохо разбираюсь в таких делах.

— Нет, дорогой аббат, нет! — воскликнул д’Арманталь. — Напротив, долг каждого офицера состоит в том, чтобы беспрекословно подчиняться своему начальству.

— А в случае заговора, — небрежно продолжал аббат Бриго, — вы можете утверждать, что были всего лишь исполнителем полученных приказов, и будете таким образом иметь возможность свалить всю ответственность на другого.

— Аббат! — снова воскликнул д’Арманталь.

— Ну что ж, раз вы упираетесь, мне приходится подхлестывать вас.

— Нет, дорогой аббат, нет. Я еду… Простите меня. Знаете, бывают минуты, когда я словно лишаюсь рассудка. Итак, теперь я в полном распоряжении герцога дю Мена или, вернее, герцогини дю Мен. Неужели я не увижу ее до отъезда и не смогу упасть к ее ногам, поцеловать край ее платья и сказать, что по первому слову я готов умереть за нее!

— Ну вот, теперь вы впали в другую крайность. Умирать не надо, надо жить. Жить, чтобы восторжествовать над нашими врагами и никогда уже не снимать красивого мундира, в котором вы будете нравиться всем женщинам.