Шифр "Х"
Шрифт:
– Repetez, – простонал он с таким отчаянием, что чуть было тут же не окочурился.
Память у меня всегда была хорошая, повторить нетрудно, тем более что нехорошо препираться с умирающим, и я повторила:
– Все сложено сто восемь от семи, тысяча двести два от «Б», как Бернард, вход закрыт взрывом, два с половиной метра до центра.
Я немного переставила слова, это его опять рассердило, и он начал повторять фразу сначала, через каждое слово заклиная меня хорошенько все запомнить. И совершенно излишне, я была уверена, что до конца дней своих не забуду всего, что тут происходит. Тем не менее я покорно повторяла
– Связь… торговец рыбой… Диего… па дри… – добавил он и покинул сей бренный мир.
Я не знала, что такое «па дри», да и вообще не поняла ни слова из того, что он говорил, то есть слова‑то сами по себе были понятны, но что все это означало? Смутно я сознавала, что мне доверена какая‑то важная тайна. А важные тайны отличаются тем, что неизвестно для чего они существуют.
Занятая умирающим, я не следила за развитием событий в зале. Теперь же, подняв голову, увидела, как в ту самую дверь, в которую вошел покойный, ворвался какой‑то человек с револьвером в руке и бросился к трупу.
– Умер? – крикнул он мне, хотя и дураку было ясно, что тот умер. Впрочем, вновь прибывший не ждал моего ответа, а сразу же накинулся на меня, для разнообразия по‑английски – Он говорил с тобой? Что сказал? Отвечай! – И с этими словами ткнул своей пушкой прямо мне в печень. Мне это очень не понравилось. Я вообще не выношу, когда меня вынуждают силой что‑то делать, а моя печень и без того доставляет мне неприятности. Так что подобные манипуляции с ней совершенно излишни. Вот почему я ответила только одним польским словом – коротким и выразительным. Но даже если бы и хотела, я ничего не смогла бы ему объяснить, потому что он вдруг резко изменил свои намерения, схватил меня и поволок к той двери, из которой появился. Я едва успела прихватить свою сумку и сетку.
Сначала я попыталась вырваться, но тут же отказалась от этих попыток, увидев за дверью полицейского в форме. Остаток здравого смысла подсказал мне, что в моем положении самое лучшее – перейти на сторону полиции, и чем скорее – тем лучше. Я рванулась к представителю власти, пробилась сквозь толпу и оказалась по ту сторону двери. Мой преследователь, к моему удивлению, не препятствовал мне, но и не выпускал меня из рук.
– Мне нужно поговорить с вами! – громко крикнула я полицейскому, вырываясь из рук вцепившегося в меня негодяя. Негодяй как‑то слишком легко выпустил меня. Полицейский смотрел не на меня, а на что‑то за моей спиной.
– Конечно, конечно, только давайте уйдем отсюда, – сказал он как‑то рассеянно.
Я оглянулась и увидела целый табун ворвавшихся в притон полицейских. В это время избранный мной блюститель порядка резко повернул меня опять спиной к двери и закрыл мне лицо чем‑то вроде мягкой рукавицы. Я хотела сдернуть ее, но негодяй схватил меня за руки, а тут еще сумка и сетка! Я ощутила приторный запах, сразу напомнивший мне больницу.
«Наркоз! – пронеслось в голове. – Только не дышать!»– И, видимо, вдохнула.
Случается, что человек проснется в своем доме, в своей кровати, и все‑таки в первую минуту не понимает, где находится. Что же говорить человеку, который после наркоза просыпается в таком месте, которое не знает, как и назвать.
Было мне мягко, ничего не скажу. И это было моим первым ощущением. Вторым – что мне как‑то нехорошо, и тут же появилась мысль о минеральной воде. Впрочем, мысль какая‑то смутная, абстрактная, потом она воплотилась в образ искрометного пенящегося ручейка, навязчивый звук, действующий на нервы. Я открыла глаза.
Надо мной был белый низкий потолок в форме полусферы, очень странный, впрочем, может, это был вовсе и не потолок? Бессмысленно пялилась я на него некоторое время, потом решилась посмотреть по сторонам.
То, что было справа, я сочла, после некоторых размышлений, спинкой дивана, обитого черной кожей, из тех, которые в Копенгагене стоят от пяти тысяч и выше. Такая дорогая спинка вполне меня устраивала, и я посмотрела в другую сторону. Мне пришлось смотреть довольно долго, так как то, что я увидела, никак не вязалось с потолком. Столики, кресла, ковер и прочие предметы должны были находиться в нормальном помещении, а не в бочке с полукруглым потолком. Зато ему вполне соответствовали окна в слегка выгнутой стене, длинный ряд маленьких окошечек, которые как‑то очень хорошо сочетались с навязчиво‑монотонным шумом. По другую сторону помещения, над моим диваном, тоже окошечки. Ничего не поделаешь, приходится примириться с фактом, что я нахожусь в самолете. И что этот самолет летит.
Мой характер не позволял мне долее оставаться в бездействии. Я опробовала все части своего тела, сначала осторожно, потом смелее; все действовало, неприятное ощущение внутри меня постепенно уменьшилось, я слезла с дивана (который действительно оказался диваном, обитым черной кожей), переместилась в кресло и глянула в окно.
Я увидела пространство настолько огромное, что испугалась, уж не в космосе ли я нахожусь, но тут же успокоилась, вспомнив, что в космосе должно быть темно, мое же пространство было наполнено светом. Вскоре мне удалось различить в нем отдельные элементы. Надо мной было безграничное небо, подо мной столь же безграничная водная гладь. Между ними просматривался горизонт.
Постепенно я пришла в себя как физически, так и умственно. Теперь я осмотрелась уже более внимательно и обнаружила на диване свое пальто, а возле дивана шляпу, сумку и сетку. Парик по‑прежнему находился на голове. Я была босиком, вернее, в колготках, а сапоги стояли по другую сторону дивана. Все было на месте, материального ущерба мне не причинили.
Мысль о материальном ущербе заставила меня осмотреть сумку и сетку. Обе они были набиты деньгами.
«Поразительно честные бандиты», – удивилась я. А в том, что меня похитили бандиты, я ни минуты не сомневалась. Кто же еще? Зачем им понадобилось меня похищать, я пока не придумала. Правда, для такого предположения еще не было никаких оснований, разве что в глубине души я желала этого, так как всегда питала склонность к рискованным предприятиям.
Вместо того чтобы предаваться отчаянию, я решила подсчитать свои капиталы. Странное зрелище, должно быть, представляла я, сидя с ногами на диване, окруженная со всех сторон кучками измятых банкнотов. Я насчитала пятнадцать тысяч восемьсот двадцать крон, с некоторым трудом перевела это в доллары, и получилась приличная сумма – свыше двух тысяч. Под деньгами я обнаружила сигареты. Закурив, я поняла, что мне совершенно необходимо сделать две вещи: умыться и напиться минеральной воды. А уже потом я обо всем подумаю.