Шикотан – последний форпост государства
Шрифт:
– Давайте зажжем свечи и будем читать стихи, – предложила Вика, когда Луха смолк. Петь под гитару она не умела, но принять активное участие в творческом вечере ей тоже явно очень хотелось.
– Инициатива наказуема, так что ты будешь первая, – сказал Изя. – Только, если это про любовь, то не очень долго, пожалуйста, – попросил он с нескрываемым ехидством в голосе.
– Изя, я тебя когда-нибудь убью! – Вика метнула на него яростный взгляд.
Изя тут же хотел что-то ответить, но Илья быстро прижал ему свой указательный палец к губам и отрицательно помотал головой.
Среди наших не бог весть каких больших запасов нашлось аж целых пять свечей. Мы их расставили на столике и зажгли. Потушили верхний свет, и убогая комнатушка сразу же погрузилась в романтичный полумрак. Вика начала читать стихи, в которых я правильно угадала неподражаемый и загадочный стиль Арсения Тарковского:
Я надену кольцо из железа,
Подтяну поясок и пойду на восток.
Бей, таежник, меня из обреза,
Жахни в сердце, браток, положи под кусток.
Схорони меня, друг, под осиной
И лицо мне прикрой придорожной парчой,
Чтобы пахло мне душной овчиной,
Восковою свечой и медвежьей мочой.
Сам себя потерял я в России…
Вика читала с чувством, красиво, смакуя каждое слово. Когда она замолчала, я заметила, что глаза ее увлажнились. Изя задумчиво начал вертеть стакан, а Луха отставил в сторону гитару, облокотился на стол и прикусил большой палец. Вот так всегда. Парни, которые Вику плохо знают, думают, что такие красивые девушки по определению должны быть легкомысленными, а если чем-то и увлекаются, то лишь какой-нибудь дешевой попсятиной.
– Я тоже могу прочитать один стих, – сказал Илья. – Но честно предупреждаю, он будет с матами.
– Фу, Илья, при нас с Анютой не смей! – возмутилась Вика.
Я удивленно посмотрела на Илью. Ни разу не слышала, чтобы он матерился. Тем более при Вике…
– Девочка моя, поверь старому и мудрому еврею, матюги очень разные бывают. Наверное, это какие-то особые матюгальники, – light version – специально предназначенные для употребления при дамах и в приличном обществе, – предположил Изя.
– Вик, эти стихи называются «Два танкиста»; их написала восемнадцатилетняя девушка, – не обращая никакого внимания на Изю, сказал Илья. – Ее любимого человека, выпускника военного училища, убили в Чечне… Она захотела понять, за что он умер. Устроилась военным репортером и поехала в Чечню, где сразу полезла на передовую, в самое пекло. Кстати, ее тоже зовут Вика, Вика Скайнова.
– Ну, если так… Читай, конечно. Мне даже самой теперь интересно стало, – великодушно разрешила за нас обеих Вика.
Илья встал, подошел к окну и какое-то время молча смотрел в темноту ночи. Потом начал читать.
Два танкиста
Нас было трое… Витька… тот…
почти что сразу…
Лишь прохрипел: "Вот, блин, не прет…
ведь до приказу…"
Под Новый год… такая хня…
как есть – непруха.
Сполна плеснула нам Чечня!
в бочину… "мухой"…
Жгут
помогут в роте…
На лоскуте висит ступня
ошметком плоти…
А чичи, сука, взяли след,
как свора гончих…
– Не оставляй меня, Паштет…
уж лучше кончи…
А я несу сплошную муть:
– Не ссы, товарищ…
Про Новый год, мол, не забудь,
мол, че подаришь…
На горб взвалил и побежал…
тут – или-или…
И как влупили тут по нам…
Как, ****ь, влупили!
Аж в пятки рухнулась душа –
какая смелость?!
Ах, как бежал я! Как бежал…
Как жить хотелось…
Мне до сих пор –
все тот же сон
полночной мукой…
Те двести метров… я и он…
как вши под лупой…
– Дошли, Серега! Все пучком!..
Перевернули…
Три пули по спине рядком…
МОИ, ****Ь, ПУЛИ!
Ну да – война… ну да – в бою…
но… кто ответит…
Он жизнь мне подарил свою…
Как жить-то с этим?..
–
И Пашка водки нацедил,
Чуть пролил даже…
И молча выпила я с ним.
А че тут скажешь…
Повисла гробовая тишина. Пламя свечей дрожало, отбрасывая причудливые тени. Глаза моих друзей как-то странно блестели. Я поняла вдруг, что у всех навернулись слезы. Я и сама чуть не ревела.
– Ребят, давайте за них выпьем, – подал голос Изя.
Он нацедил всем в чайные стаканы немного водки, и мы выпили молча, не чокаясь, за Пашку, Витьку, Серегу и ту отважную девушку…
В соседнем бараке, где обитала мужская часть стройотряда, ярко горели все окна. Оттуда доносились шум и смех. А мы нашей маленькой компанией находились словно на другой планете. Так какой-нибудь звездной тихой ночью мимо деревни, расположенной на берегу реки, проплывает прогулочный корабль. Он весь освещен яркими разноцветными огнями; на верхней палубе под громкую музыку танцуют отдыхающие. В обнимку у бортика стоят молодые пары. Кто-то курит, равнодушно глядя, как за бортом медленно уплывают вдаль темные дома. Потом бросает тлеющий окурок в воду и снова присоединяется к танцующим, не оставив в своей памяти и следа о забытой богом и людьми неизвестной маленькой деревушке…
Потом Изя решил разрядить обстановку. У него это любимое занятие. Всегда только и делает, что везде ее разряжает. Особенно, когда рядом Вика… Изя достал записную книжечку, с которой, как я вскоре поняла, он никогда не расставался, и его понесло.
– Вашему вниманию представляется Николай Глазков, советский Омар Хайям. Ну, вы-то, конечно, про него ничего не знаете, – надменно произнес Изя и начал читать.
***
А вы бы могли бы
Постичь изреченье:
Лишь дохлые рыбы