Шикша
Шрифт:
Вот как так можно?!
После всего, что было, теперь так орать на меня? Таким тоном?
Я посидела ещё немного в кустах, но Митька просить прощения возвращаться явно не торопился. Я замёрзла и ещё меня закусали мошки. Поэтому пришлось вставать и идти готовить ужин.
Подхватив котелок с подгоревшими остатками еды, я печально поплелась к ручью отмывать.
Здесь, у воды, песчаный берег делал плавный изгиб и ручей хорошо так разливался. Я ступила ногой в воду — неглубоко, по щиколотки. Нужно было зайти чуть поглубже, чтобы нормально зачерпывать
Осторожно, пробуя ногой каждый шаг (а то, кто его знает, здесь-то песок, а дальше — вполне может быть глина и глей, увязнешь — не вытащат), я прошла ещё чуть глубже, с таким расчётом, чтобы и зачерпывать было удобно, и чтобы я могла рукой доставать со дна песок и не намочить рукава, которые я закатала до локтя. Повезло, что здесь, на открытой местности, тоже был ветерок и мошку сдувало.
В общем, минут десять я усиленно мыла, скребла, ополаскивала, опять скребла, опять ополаскивала. Чёртова каша зацементировалась (я поняла, содрав верхний обугленный слой, что это была гречка) и теперь никак не хотела отчищаться. Мои руки давно покраснели и в некоторых местах покрылись цыпками, а котелок всё еще не поддавался.
Вода вокруг меня стала мутной, и я отошла в сторону, где почище, и песок был крупнозернистый. Нагнулась, зачерпнула полную горсть песка с вершком и опять высыпала его в котелок.
И тут на дне котелка что-то стеклянно блеснуло.
Привиделось?
Я зачерпнула песок и поднесла ближе к глазам — котелок с плеском выпал у меня из рук. Изумруд! Причём крупный такой обломок породы сбоку ощетинился ярко-хрустальной зеленью. Камень был небольшой, размером примерно с ноготь. Ачуметь! Воровато заозиравшись, не видит ли Митька, я торопливо сунула его себе в нагрудный карман и принялась рыться в песке, просеивая через пальцы.
К моему огромному сожалению, больше я ничего не нашла. Зато руки окоченели, а котелок я ещё не отмыла.
Странно, откуда тут он? Обычно же изумруды добывают в шахтах, это я точно знала. В речном песке можно найти только золото. Видимо или принесло с течением, или же кто-то шел и обронил. Второе более вероятно.
Выходит, где-то здесь есть месторождение или жила?
Но, с другой стороны, это может быть вовсе и не изумруд. Просто кусок стекляшки. Слюда какая-нибудь. Хотя нет, слюда вроде хрупкая. Ну, значит, кварц или что-там еще. На нефрит вроде не похоже, тот матовый, а этот с одной стороны прозрачный.
Интересно, бывает ли зеленый кварц?
У нас в камералке на стенку были прикреплены пару плакатов, один по технике безопасности, второй — по оказанию первой медицинской помощи, два прославляли коммунистическую партию, а вот на одном была шкала Мооса. Я, когда сидела в камералке, хорошо рассмотрела всё и прекрасно помнила, что изумруд царапает стекло.
Хотя кварц, вроде, тоже. И сапфир царапает, и кремний. Ну, на сапфир и кремний он не подходит по цвету. Остается только кварц, да и то, если он бывает зелёного цвета, в чём я засомневалась.
Ну ладно, надо будет потом проверить. Поцарапаю стекло, но попозже.
Котелок я таки домыла, зачерпнула чистой воды и пошла к балку. Митька сидел на пороге и внимательно ковырялся в какой-то жестянке.
— Проходи, — посторонился он. — Я печку растопил, хотя она уже перегорела, пока ты там копошилась.
Мне стало обидно:
— В котелке пригорела еда, Митя. Зацементировалась, — мой голос зазвенел от обиды, — Я его еле-еле отчистила. Вот, гляди, всё руки себе покоцала, между прочим!
— А меня позвать сложно было? — покачал головой Митька. — Я бы за две минуты отчистил.
Он так-то был прав, и от этого стало ещё обиднее.
Молча, гордо и независимо, я прошла мимо него внутрь, и поставила котелок на печку.
Митька так и остался сидеть и ковыряться в своей железяке.
О своей находке я ему решила пока не говорить.
Пшённая каша с тушенкой получилась на славу. Хотя, может, потому, что мы долго шли и проголодались. Как бы там ни было, но Митька от души похвалил. Я аж зарделась от удовольствия. Никогда раньше за собой склонности к тщеславию не замечала.
Хотя, а что я знаю о моём «раньше»? Да ничего, собственно говоря.
После сытного ужина (попили ещё чаю со сгущёнкой), Митька мыть посуду не отпустил:
— Утром помоешь, — буркнул он и полез на вторую полку, — ложись давай спать. Поздно уже.
От обиды аж глаза защипало. Ни слова не говоря, я разделась и легла снизу.
В домике стало тепло от пышущей жаром печки. Это было особенно приятно, так как снаружи зарядил дождь. Так, под мерный перестук тяжелых капель о деревянные стенки балка, я и уснула.
Митька ночью ко мне не спустился.
Утром меня разбудило позвякивание металлических кружек. Открыла глаза — одетый Митька собирал со стола грязную посуду.
Увидев мой взгляд, он ворчливо сказал:
— Доброе утро, раз проснулась.
— Доброе, — в тон ему ответила я.
— А раз доброе, то вставай, собирайся. Я схожу сполосну посуду, пьем быстро чай и идём.
Хлопнула дверь, принеся порыв холодного воздуха. Вылезать из тёплого спальника не хотелось, от длительной ходьбы по пересечённой местности болели руки и ноги, ныла спина. Собрав волю в кулак, я одним рывком выползла из спальника и принялась торопливо натягивать штаны — за ночь комната здорово выстудилась.
Вдруг снаружи раздался возглас.
Митька!
Вне себя от ужаса я, как была в одной майке, выскочила наружу.
Там стоял Митька и рассматривал что-то на земле. Я опустила взгляд и вздрогнула: вокруг балка было много-много совсем ещё свежих следов. Разной длины. Мужских.
— Ты чего вылетела? — зло рявкнул Митька, — а ну бегом в балок, запри дверь и не выходи, пока не позову или не постучусь.
— Я тебя тут одного не оставлю… — начала было я.
— Я сказал — бегом! — голосом Митьки можно было вымораживать океан.