Шипка
Шрифт:
— Я вас слушаю, — повторил он, не зпая, что можно сказать еще.
— Я болгарка. — произнесла она медленно, — я приехала в Кишинёв, чтобы найти тут болгарское ополчение.
Вот бы никогда не подумал он, что это болгарка! Иван внимательно взглянул на девушку. Русые, расчесанные на пробор и аккуратно заправленные под шляпку волосы, карие, теплые и улыбающиеся глаза, маленький розовый рот с припухшими, как у ребенка, губами!.. А говорили, что все болгары похожи на цыган… Чего ж тут цыганского! Девушка стоит и улыбается, и оттого ямочки на ее щеках кажутся глубже, а прямой, словно
— Так можете вы ответить мой вопрос или нет? — с той же улыбкой спросила болгарка.
— Точно-то я не знаю, — с огорчением ответил Шелонин, — но слышал, что болгары приехали. А вот где они?.. — Иван виновато пожал плечами.
— Как жаль! — Девушка вздохнула.
Иван пожалел девушку и упрекнул себя за то, что не расспросил Неболюбова про болгар: тот их видел дня три назад, наверняка знает, где они расположились. Но Неболюбова послали с бумагами в одну сторону Кишинева, а его в другую. Вряд ли он успел вернуться в свою палатку…
— Недалече живет наш ротный командир, — сказал Шелонин. — Он должен знать, куда прибыло болгарское ополчение.
— Спасибо! — сказала девушка и, поправив волосы и шляпку, пошла рядом с ним.
Офицеры навстречу не попадались, честь отдавать не нужно, и Иван мог продолжать разговор. Но о чем? Это была первая иностранка, которую он видел в своей жизни. Не покажутся ли его вопросы глупыми и смешными? Да и что он может сказать этой барышне, так похожей на тех, кого он видел в уездном городке? Там обратись с вопросом — засмеют, мужик ты, скажут, неотесанный! Коль судить по одежде — болгарка тоже не из простых, во всяком случае не мужицкая она дочь.
— Вы по-нашему хорошо говорите! — похвалил Шелонин.
— Я три года жила в России, — быстро ответила она.
— Почему?
— От хорошей жизни родину не покидают, — произнесла она таким печальным голосом, что Шелонину стало неудобно за свой вопрос.
— Это точно! — согласился Иван и тут же постарался ее успокоить: — Скоро вы будете у себя на родине, как пить дать, очень скоро!
— Как пить дать, что это такое? — Болгарка с любопытством посмотрела на белокурого голубоглазого солдата.
— Да это у нас так говорить принято, — ответил Шелонин. — Взаправду значит. Быть вам на родине в самом скором времени! — Иван осмелел еще больше: — А как звать вас, барышня?
— Елена. А вас?
— Иван.
— А вы откуда родом? — спросила болгарка.
Далече, из-под Пскова. Не слышали про такой город?
— Нет, — созналась она. — А я из Габрова. До него, близко, но там сейчас турки.
— Скоро мы их прогоним! — заверил Шелонин.
— Большое спасибо!
— Спасибо будете говорить потом, когда в вашем Габрове турок не будет! — мягко проговорил Иван.
— Надо, чтобы их во всей Болгарии не было, — с надеждой произнесла Елена.
— И во всей Болгарии не будет, как пить дать! — бросил Шелонин.
Она поняла его.
— Как пить дать… — медленно повторила Елена. — Это хорошо, Иванчо!
Она шла замедленными шагами, а Шелонин старался держаться немного позади. Лицо ее он видел тогда, когда она полуоборачивалась к нему, чтобы что-то спросить или ответить на его вопрос. Он любовался ее русыми, заправленными под шляпку волосами, длинным шарфом и коротким, ладно сидящим па ее стройной фигуре пальто, испытывая приятное чувство от того, что эта городская барышня говорит с ним, как с равным, не заносится и не важничает, смотрит на него открыто и дружелюбно.
— Сюда, — показал он на узкую, очень грязную улочку, в конце которой виднелся неказистый, кособокий домишко. Елена ступала осторожно, выбирая места посуше, а Иван, при всем своем желании помочь ей, не решался это сделать. — Вот, — показал он рукой на два окна, — тут живет наш ротный. Вы постойте в сенях, я быстро обернусь!
Оставив девушку, он вошел в комнату и доложил ротному о доставленном пакете. Потом, будто оправдываясь, сказал:
— Там, ваше благородие, болгарская барышня. Они говорят, что ищут свое болгарское ополчение. Что прикажете ей ответить?
— Невежливо, рядовой Шелонин, оставлять барышню в темных сенях, — строго проговорил подпоручик. — Пригласите ее сюда, да извинитесь, что вы так поступили.
— Слушаюсь, ваше благородие! — отчеканил Шелонин.
— Кстати, не забудьте пропустить ее впереди себя, — учил немудреному этикету ротный.
— Слушаюсь!
Елена вошла легкой походкой, но, увидев сразу трех офицеров, засмущалась и попросила прощения, что беспокоит их по пустякам.
— Почему же по пустякам? — с улыбкой спросил один из офицеров.
— Знаете, господин офицер, в болгарском ополчении должен находиться мой брат, я его так давно не видела! Он воевал в Сербии, а услышал про мобилизацию в России — и сразу же захотел быть здесь.
— Какие же это пустяки, милая? — сказал подпоручик, выслушав барышню. — Поможем найти вашего брата. Вам надо обязательно встретиться!
— Спасибо! — поблагодарила она.
— Шелонин, — обратился ротный к солдату, — На окраине Кишинева, вот в той стороне, — он махнул рукой, — разместился штаб болгарского ополчения. Там должны быть списки болгар. Проведите барышню до штаба.
— Слушаюсь, ваше благородие!
Когда Шелонин был уже за дверью, ротный вернул его.
— Ты мне головой отвечаешь за нее! — с расстановкой проговорил подпоручик. — Чтоб она не услышала ни одного грубого слова, чтобы к ней не прикоснулась ничья грубая рука. Понял, Шелонин?
— Так точно, ваше благородие, — Иди!
Елена ждала его на улице.
II
В скособоченной халупе, именуемой собственным домом кишиневского мещанина, бедно и неуютно. В углу стоит ломаная кровать с заржавелыми шарами, ее по жребию получил артиллерийский поручик Стрельцов. У стен, оклеенных газетами, приткнулись длинные скамьи, на которых коротают ночи ротные командиры Бородин и Костров. Венским стульям, скрипучим и расхлябанным, давно пора на растопку, но они продолжают окружать обеденный стол, старенький и тоже скрипучий. На маленьких, слабо пропускающих свет окнах висят полинялые и заштопанные занавески, на полу свернулись дешевые дорожки, и их частенько приходится поправлять, чтобы не зацепиться ногой и не упасть.