Широки врата
Шрифт:
Все время его мать внимательно следила за ним, оказывая давление на него нежно, но твердо. Она высказывала только небольшую часть своих мыслей, но Ланни знал их все. Он должен был вернуться в Ирме, извиниться и пообещать быть «хорошим» и исправить свой ужасный промах, прежде чем это станет слишком поздно. Бьюти умоляла его написать и сообщить, что он приедет. Чтобы успокоить ее, он сделал это. Он написал Ирме о своей поездке с Робби, о том, что Курт и Генрих просили передать ей, и о том, что обер-лейтенант стал гауптманом. Он рассказал о приёме в Лондоне и о другом приёме, что готовится в поместье «Семь дубов». Он послал выражения любви своей маленькой дочери и обещал приехать и увидеть ее до конца января. Он добавил: «Я сожалею, и я все еще люблю тебя». Но он не последовал
Сразу после Нового года приехала Эмили Чэттерсворт и привезла с собой всех слуг в соответствии с своими обычаями. Она предложила провести приём в своем поместье, и теперь Бьюти проводила там время, отдавая приказы и обсуждая списки гостей со своим старым другом. Ривьера была местом, куда люди приезжали и откуда уезжали, и необходимо было смотреть газеты, а затем звонить своим друзьям, чтобы узнать, кем были новоприбывшие. Друзья могли просить пригласить Такого-то, и ценным друзьям нужно было сказать, да, а перед другими извиниться, и, пожалуй, нажить себе врагов. Список не должен быть слишком длинным, чтобы быть изысканным. С другой стороны, слишком короткий указывал бы на скупость. Робби дал Бьюти чек за ее услуги, и добавил десять тысяч франков Марселине, говоря её матери не стесняться, так как у девушки будет только один шанс. Нанимать «талант» не было никакой необходимости, так как у Марселины и Ланни его хватало с избытком. Но необходим был самый лучший негритянский джаз на Ривьере, и еда и питье без ограничений.
Ланни никогда не принимал участие в подготовке такого рода с тех пор, как он мог себя помнить. Он выполнял поручения и давал советы. Сначала его мать не принимала их в серьёз, но потом кардинально изменила своё отношение. Ведь он был не просто сыном Бьюти, но мужем Ирмы, а это означало, что он был авторитетом в делах высшего света. И было бы нехорошо запереться и играть на пианино и отказываться принимать участие в обсуждении вопросов: был ли князь Димитрович бывшим дворянином или только своего рода бывшим помещиком, и была ли миссис Пакингэм из Чикаго социально важной, потому что в настоящее время живет здесь постоянно на сравнительно небольшие алименты.
Марселина никогда не несла никакой ответственности. В ее роль входило быть красивой, весёлой и открытой, и она выполняла её превосходно. Начав выходить в свет под самым лучшим покровительством в Лондоне, она получала приглашения отовсюду. Ей советовали, какие приглашения принять, а от каких уклониться. Ей не говорили просто, что у некоторых лиц были деньги, а у других их не хватало. Ей говорили изысканно, что некоторые семьи были «желательны», и что некоторые партии, то есть, кандидаты на брак, были «вряд ли пригодны», в то время как другие были «выгодной партией». Если партия была из Европы, то члены его семьи, либо адвокат семьи найдут правильный подход к Бьюти или к Ланни. А если он американец, то будет действовать самостоятельно. Девушке, которой только что исполнилось восемнадцать, необходимо знать, как иметь дело с этими различными видами мужчин: с какими было безопасно флиртовать, каких опасаться, а с какими нужно быть «холодной». Ривьера была полна всех видов претендентов и паразитов, безденежных дворян и беженцев от революций, которые могли быть постоянными, или не могли, так что замужество дочери стала политической, а также экономической проблемой.
Среди многих кандидатов был племянник маркизы ди Сан-Джироламо, которая жила очень скромно в немодной части Канн. Маркиза принадлежала к одной из самых старых тосканских семей, где произошёл скандал, о котором никто, казалось, не знал, и она появилась на Лазурном берегу, как раз перед Муссолини. Совсем недавно прибыл этот племянника, фашистский летчик в чине капитана. Он возглавлял первую атаку итальянской авиации в Абиссинии, и после славной бомбардировки туземных войск и деревень и награждения за это приземлился в горной местности из-за неисправности двигателя. Он был близок к смерти, спрятавшись в пещере, но
Опасный человек на взгляд любой компетентной матери. И от острого материнского глаза не ускользнуло, что этого elegantissimo сильно привлекает ее несравненная дочь. Витторио ди-Сан-Джироламо не мог танцевать, как другие женихи. Но он мог прогуливаться на террасе при лунном свете или сидеть у горящего камина и рассказать истории, от которых волосы встают дыбом, о самостоятельных полётах по горным пропастям, о бомбардировках крепостей, которых никогда не видали глаза белого человека, в такой близости от мишени, что взрывы подбрасывали самолет в воздухе. О пролёте в таких узких каньонах, что концы крыльев задевали листву, об уничтожении из пулемётов диких врагов, которые привыкли наносить страшные увечья военнопленным.
Когда Марселина пришла домой и повторила эти сказки, то встревоженная мать ответила: «Не забывай, моя милая, он, вероятно, имеет пенсию в несколько сотен лир в месяц, около шестнадцати долларов, а его тетя должна собрать свой доход с двух десятков крестьянских семей, которые царапают голый камень на склонах гор».
Ланни получил удовлетворение, узнав об отставке британского министра иностранных дел в результате фиаско сговора Хора и Лаваля. Но Рик написал ему, чтобы тот слишком не обольщался. «Тори согнется перед бурей, но его не сломить», — сказал англичанин. — «Общественное мнение в этой стране может предотвратить какое-то особенно вопиющее преступление, но оно бессильно вызвать любое благоразумное положительное действие. Муссолини продолжит свои завоевания, и, в конце концов, наверное, получит больше, чем ему хотели дать Хор и Лаваль.»
Протесты во Франции были так же активны и направлены против Лаваля. Ланни не мог отстраниться от всего полностью. Когда он узнавал о митинге где-то по соседству, то решал, что он должен знать, о чём люди думают и говорят. Он незаметно проскальзывал и тихо сидел в углу, и когда он обнаруживал, что выступающие не знают, что они должны знать, у него появлялось желание встать и сказать всю правду. Он пригласил Рауля на обед и повёз его в сельскую местность, где их никто не знал. Он понимал, что немецкие агенты роились как мухи на Ривьере, и не хотел жертвовать частью своей двойной роли.
Французские национальные выборы должны были пройти весной, и вся энергия левых сил была сосредоточена на избавлении от fripon mongol и его банды. Программа народного фронта теперь действовала, и две могущественных рабочих партии, Коммунистическая и Социалистическая, перестали иронизировать друг над другом. Это было тем, о чём американский социалист мечтал в течение многих лет, и он призвал своего испанского друга стараться сохранить существующее положение, несмотря на все трудности. Рауль сказал, что в школе делают все возможное. Он считает, что усилия увенчаются успехом, по крайней мере, на период выборов, но было трудно действовать вместе с коммунистами, потому что их философия оправдывала интриги и обман. Разве коммунисты действительно верят в парламентские методы? Ланни вспомнил, что сказала Бесс, и замолчал.
Выборы в Испании должны были пройти еще раньше, в феврале. И на них Рауль возлагал большие надежды. Единый фронт работал там также, и огромная кампания образования проводилась среди крестьян и рабочих в городах. Ни тюрьмы, ни избиения, ничто не могло остановить её. «Мои соплеменники ярко выраженные индивидуалисты», — сказал директор школы. — «На самом деле, Ланни, вы должны поехать туда и узнать их лучше. Человек может быть одет в лохмотья и носить сандалии из веревки, но он имеет чувство собственного достоинства, и теперь он узнал, кто его эксплуатирует».