Шишкин
Шрифт:
Зима. 1890 Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Картина «На севере диком…» испытала заметное влияние куинджиевской декоративной пластики. Племянница Шишкина свидетельствует об этой картине, «к которой даже Куинджи приложил руку — маленькой кисточкой с кадмием посадил точку — огонек вдалеке»[17]. Эта, кажущаяся ничтожной, поправка на самом деле оживила картину, создав яркий контраст цветов и тем самым эффект куинджиевской романтической живописи. Очевидно, Шишкин хотел испробовать себя на путях романтического творчества, увлеченный вселенской
Старые липы. 1894 Омский областной музей изобразительных искусств
«Среди долины ровныя…». 1883 Киевский музей русского искусства
Ширь лесов
В 1880-1890-х годах образ родины занимал многих художников. Одни специально ставили перед собой подобную задачу, другие, изображая веси и села России, стремились к выражению типичных черт родной земли. Национальное самосознание не могло подразумевать одного-единственного понимания облика русской земли. Облик этот был многолик, и не каждому удавалось отметить его наиболее характерные свойства.
Шишкин достаточно емко сумел выразить этот образ в картинах Полдень… и Рожь. В 1884 году он еще раз обратился к таежной России в картине Лесные дали. Шишкина нельзя назвать «художником леса». Такая характеристика была бы неточной для его творчества и не дала бы полного представления о смысле его образов. Изображая лики лесных дебрей и лесных просторов, Шишкин наделял их разным эмоциональнопсихологическим содержанием. Лесные дали не исключение.
Бурелом. 1886–1887 Смоленский областной музей изобразительных и прикладных искусств
Художник воплотил величие и безбрежность российских лесных просторов. Но это не только таежные леса, это русская земля в своем характерном выражении, переданная не столько типично и обобщенно, сколько характерно. Парение орла в небе как бы намекает на орлиный размах бескрайних горизонтов. Дали покрыты сиреневой дымкой, но солнечный рассеянный свет, сочащийся сквозь воздушное марево, зажег леса и поляну на склоне возвышенности ровным светом. Лесные дали не напоминают грозные лики лесных чащоб и могильников, столь свойственных череде шишкинских образов 1880-х годов. Мера цвета и света в обрисовке природы соблюдена безукоризненно.
Сосновый бор. Мачтовый лес в Вятской губернии. 1872 Государственная Третьяковская галерея, Москва
Если допустить, будто Шишкин — только художник леса, то и этого достаточно, чтобы открыть в нем бесконечное число значений, метафор и образов. Лес открывал художнику тайны не только природы, но и человеческого бытия. Дело здесь, разумеется, не в ассоциациях, к которым Шишкин не прибегал. Его изобразительное изъяснение — прямое и непосредственное — нельзя считать лишенным своей философии, своего волнения и восторга, своей подпочвы.
В предисловии к воспоминаниям Сергея Волконского Марина Цветаева нашла многозначительные слова о лесе. Для одних, не художников, дерево — элемент природы. Цветаева вывела поэтическую формулу: «Дерево, это псалом природы». Далее, говоря о многозначительном отношении Волконского к дереву, Цветаева пишет, что его любовь «к дереву подробна. Не только понятие дерева он любит, на каждую особь — своя любовь. Любя древесное бытие, тем ревностнее лелеет, он его трогательный земной быт»[18].
Действительно, возможно ли любование предметом, абстрактное или условное? Трудно представить, чтобы Шишкин смог показать реальное бытие леса вне реальных его форм. Именно поэтому любовь его к лесу так «подробна», так тщательна и так восторженна. Отношение Шишкина к дереву народно потому, что оно не только не ограничено прагматизмом, то есть пропущено только через ощущение практической пользы, но еще опоэтизировано, как жизнь величайшего Божьего дара, коим является природа, доставляющая человеку наслаждение и материальную пользу и служащая предметом раздумий о человеческой жизни и ее составляющей — жизни леса. Жизнь леса и человеческая жизнь нерасторжимы. Не зря ведь одно из лучших произведений художника Корабельная роща ассоциируется с деятельностью и жизнью человека, с той полезной ролью, которую играет дерево, олицетворяющее у Шишкина характер человека. На дерево как бы перенесены свойства людей, повсюду видится языческое поклонение лесным великанам. Олицетворение природы легендарно, народно по восприятию мрачных лесных чащоб и веселых перелесков, огромных дубов, подобных витязям, и разливам рек, величественно раскинувшихся среди бескрайних лесов. На первый взгляд парадоксальна ассоциация образов Шишкина с легендарными образами Виктора Васнецова, но у образного мира двух земляков существует как бы один источник и одна природа.
Сосны, освещенные солнцем. 1886 Государственная Третьяковская галерея, Москва
Сила Шишкина не только в знании, но и в умении, в способности наслаждаться разнообразием и богатством природы. Художник умел охватить пейзаж панорамно, представить его типичные проявления. Не менее таланта он проявлял в изображении красот дубовых веток, лесных травинок и полевых придорожных цветов. Даже строение лепестков и пестиков увлекало живописца. В этом и проявлялась философия Шишкина. Его творчество демонстрирует уравновешенность духа, некую нравственную устойчивость без тени внутреннего разлада, метаний или уныния. В драматичных по смыслу произведениях ощущается мощь образов, отсутствие банальностей и мелочности мысли.
Еловый лес. Этюд. 1889-1890 Государственная Третьяковская галерея, Москва
Бурелом (Вологодский лес) был написан в 1888 году. Драматичное действие разворачивается будто на сцене. Поваленные еловые деревья создают сложную картину движения. Вертикали пересекаются косыми линиями. Замшелые выкорчеванные пни, острые сучья, торчащие в строгом ритме, обломанные ветви создают сложную композицию, отмеченную контрастами света и тени. Мрачный задник угрожающе вздымается над лесным хаосом, царящим на высветленной прогалине с болотистым ручьем. Стволы объемны, упруги, скульптурно выразительны. Цвет колеблется от резких контрастов до тончайших тональных переходов. Шишкин показал экспрессивную картину гибели леса, борение жизни и смерти, видимых и скрытых сил природы. Нет сомнения, что художник прибег к прямому изображению, но даже оно вызывает ассоциации, кажется иносказанием. Преодоление единичного изобразительного смысла — свойство любого большого искусства.
Еловый лес. 1892 Государственная Третьяковская галерея, Москва
Бурелом полон экспрессии, заключенной в экспозиции, в рисунке, в светотени, в ритме. Обычно экспрессия Шишкину не свойственна, и здесь она — свидетельство широты его живописно-пластических возможностей.
Несмотря на то, что лес уподоблен поверженному гиганту, художник строго следует натурному впечатлению в обрисовке упругих гладкоствольных елей. Но именно натуральность в обрисовке прочных стволов создает второй план значений, усиливающих сюжет особым смыслом, своего рода подтекстом.