Шкатулка, полная историй о героях
Шрифт:
Нет точных сведений, как вела себя графиня на балах. Но, конечно, нашлись доброхоты, тут же сообщившие графу обо всех ее «партнерах по мазурке». Граф прибыл в Петербург, имел с женой серьезный разговор и при ней приказал своим людям, чтобы графиня впредь не выезжала одна.
По сути, это был домашний арест. Несмотря на это, однажды вечером, когда мужа не было дома, она потребовала подать карету и назвала адрес, куда ехать. На отданный ею приказ лакей, поклонившись, ответил: «Их сиятельством графом сделано запрещение вам ездить одной». Карета так и простояла у крыльца до возвращения Аракчеева и до нового скандала, в конце которого граф заявил жене, что отныне она лишается права делать какие-либо траты без его ведома.
Вряд ли граф
Декорум брачного сожития сохранялся бы, наверное, еще долго, если бы не случай, если бы граф не был в курсе всех дел, особенно когда они касались крупных чиновников. До сведения Аракчеева дошло, что обер-полицмейстер Санкт-Петербурга, регулярно получающий 100 000 рублей на секретные нужды, тратит деньги совсем на другие надобности, с интересами службы ничего не имеющие. Он доложил об этом государю императору Александру Павловичу. Последовало высочайшее повеление отревизовать расходы главного полицейского чина.
Аракчеев срочно потребовал к себе все книги и дела по данной теме. Каково же было его изумление, когда он прочитал в книге выдачи расходов, что его супруга дважды получала по пять тысяч рублей. Граф не позволил ей даже слова сказать в оправдание, дал час на сборы.
Замуж графиня Хомутова больше так и не вышла. В отличие от Натальи Николаевны Пушкиной, которая станет Ланской, нарожает новому мужу-генералу еще трёх дочерей, а про историю с Дантесом однажды скажет княгине Вяземской: «Мне с ним было весело. Он мне просто нравился, и я думала: будет то же, что два года сряду». Чистейший образец – ну что за прелесть эта сказка! К сожалению, это не сказка…
У графа Аракчеева в жизни была еще одна женщина. Та, которую он считал единственной своей любовью, своей невенчанной женой, с которой он прожил больше двадцати лет, которой он писал такие страстные, такие нежные письма и которую, несмотря на ее лживый характер и низкое происхождение, считал поистине «чистейшим образцом».
Но и она никогда не была ни образцом, ни «чистейшей прелестью». И кто знает теперь доподлинно, любила ли она Аракчеева вообще, способна ли была на такое чувство. Тут важнее другое: она сама была любима искренне и нежно. И она сумела сделать графа настолько счастливым, что он гордился своей любовью, которая меняла его, от которой он становился смелее, мягче.
В 1820 году, спасая Пушкина от жалобы графа Воронцова на «воинствующий атеизм» поэта, Аракчеев взял на себя смелость объяснить государю всё только лишь влюбленностью молодого стихотворца. Государь увидел в непривычной сей смелости влюбленность не Пушкина, а самого Аракчеева. И простил-то, получается, обоих…
Аракчеев остался верен своей любви до конца. Даже смерть не смогла их разлучить. Когда любимая женщина погибла, великий царедворец чуть не сошел с ума. Его больше не интересовали государственные дела, он ушел со службы и, закрывшись ото всех людей и от всего земного, тихо умирал от тоски по своей любимой еще долгих девять лет. Граф приказал заранее выкопать себе могилу рядом с ее прахом. И умер, так и не снимая с шеи ее платка…
Одна, но пламенная страсть
Это была в буквальном смысле любовь до гроба. Звали ее Настасья Минкина. Происхождение ее доподлинно неизвестно. Одни историки пишут, что она была женой грузинского крестьянина-кучера, то есть из подневольных графских крепостных. Другие находят ссылки на ее цыганское происхождение, третьи – что, дескать, «привезена сия шалава из портового города, где ходила в полюбовницах по матросам». Четвертые утверждают, что Аракчеев лично купил ее у одного петербургского помещика, узнав о продаже молодой красавицы из газеты.
Думаю, вернее всего версия про местное, кучерское происхождение, поскольку остались воспоминания о том, как «Наська, перейдя в барские покои, первым делом приказала дать мужу на конюшне двадцать плетей в собственноручном присутствии». И возле сельского Андреевского собора, того самого, где позже будут похоронены и сама Настасья и сиятельный граф, долго будет отличаться ухоженностью могила некоего Федора Минкина, скончавшегося в 1809 году.
Когда Аракчеев появился первый раз в Грузино как новый владелец, черноокая красавица Настька была уже замужем. Ей шел девятнадцатый год, и в мечтах ее не было стать наложницей графа. Он показался ей отвратительно старым, а уж в мужчинах она к тому времени разбиралась. Но порядки, которые с первого дня стали утверждаться в Грузине, ей пришлись очень по душе. Никто теперь не ходил по двору без толку, не шнырял туда-сюда. Все было продуманно и четко. За пьянство, за любую оплошность – палкой по спине. Провинился сильнее – вечером пожалте на конюшню, получите свое, спустив портки и задрав рубаху.
Граф жил одиноко, гостей особо не привечал. Но и ему требовались в доме горничные. Как-то муж Федор, отвозя управляющего в соседнее село, обмолвился про свою Настасью – предложил ее в барский дом мыть полы. За этим занятием новый хозяин и застал цыганистую девку. Через неделю она уже числилась экономкой с постоянным окладом в триста рублей. Первое распоряжение ее было – вечером на конюшню «отблагодарить» Федора.
«Двадцать два года спала она не иначе, как у дверей моей спальни, – писал в начале 1826 года граф Аракчеев. – Последние пять лет я уже упросил ее поставить для себя рядом кровать. Не проходило ни одной ночи, в которую бы я, почувствовав припадок иль произнеся какой-нибудь стон, даже и во сне, чтобы она сего же не услышала, и в то же время входила и стояла у моей кровати, и если я не проснулся, то она возвращалась на свою, а если я сделал оное, проснувшись, то уже заботилась обо мне. Во все время жизни ее у меня не мог я никогда упросить ее сидеть в моем присутствии, и как скоро я взойду в комнату, она во все время стояла. Она была столь чувствительна, что если я покажу один неприятный взгляд, то она уже обливалась слезами и не переставала до тех пор, пока я не объясню ей причину моего неудовольствия».
Написано собственноручно сиятельным графом. Вчитайтесь еще раз, и вы почувствуете, как пытается нежно и благодарно говорить о женщине тот, кто сам никогда толком не умел сказать ничего возвышенного, кто больше привык общаться с офицерами в казарме, чем с дамами. Он без нее и дня не мог прожить! Отъедет в Петербург ко двору – и уже скучает, мчится домой, в Грузино, к Настасье своей ненаглядной. А это, считай, почти двести верст.
Как только Аракчеев «возвысил ее до своей интимности», то очень скоро Настасья Минкина почувствовала себя барыней. Она ходила уже в богатых платьях, приказывала от имени графа, гоняла всех по-черному, наказывала немилосердно. Особенно девок молодых не жалела, словно чуяла в них возможных соперниц. А уж если наружностью поприятнее, так вообще пощады не жди. То каленым утюгом грудь прижжет, то ножницами или ножом лицо исполосует. Просто лютовала, и никто пожаловаться не смел. А если что и доходило до графа, то опровергала все, плача у него на плече.
Желая навсегда привязать Аракчеева к себе, Настасья очень старалась родить ему ребенка. Знать, старалась не напрасно, о чем однажды графу было доложено прямо во дворец срочным нарочным. Аракчеев сослался больным и помчался, загоняя лошадей, в Грузино. Выскочил из кареты, не обращая внимания на посторонних, обнял выбежавшую ему навстречу домоправительницу:
– Настёнька, неужели?!
Она счастливо смеялась, краснея от посторонних, тянула графа в дом. С того времени всё в Грузине было подчинено только ее желаниям и приказам. Анастасии Минкиной шел 28-й год. Мальчик родился здоровым и крещен был Михаилом. Тут же приставили к нему кормилицу из соседней деревни.