Шкатулка с бабочкой
Шрифт:
— А чем вы занимаетесь?
— Отели. Я являюсь консультантом. Мы строим новый отель, а тот, в котором мне придется остановиться, подозреваю, окажется значительно менее привлекательным.
— Но бесконечно более очаровательным, — добавил он, представляя, что за чудовищную конструкцию создает ее компания.
Она кокетливо улыбнулась.
— Что привело вас в Биканер?
— Приливы и отливы, — ответил он.
Она посмотрела на него с удивлением.
— И это все?
— Это все.
Они поболтали еще, пока погибшую корову не оттащили с пути на песок, где ею тотчас занялись птицы и насекомые. Утомленные пассажиры медленно брели вдоль поезда и снова возвращались в удушливое
Анджела приехала слишком поздно и опоздала на встречу.
— Боже, меня повесят, колесуют и четвертуют, — жаловалась она, раздраженно теребя свои часы.
— Вы не сможете изменить время, так что оставьте свои часы в покое, — сказал Рамон, сопровождая ее сквозь плотную толпу людей и усаживая в запыленное такси, за рулем которого сидел морщинистый старикан с маленькой серой обезьянкой на плече, игравшей миниатюрными фигурками пластиковых божков, свисавших с зеркала.
— Я понимаю. Все это так на меня не похоже, — плакалась она.
— Послушайте, это ведь Индия. Они прекрасно знают, что поезд опоздал — здесь ничего вовремя не происходит. Вы проведете свою встречу завтра. Одной из многих причин того, что я не могу работать на других, является то, что я не могу позволить кому бы то ни было контролировать, как я провожу свое время, — сообщил он.
— Тогда вы счастливчик! — воскликнула Анджела.
— Почему бы вам не организовать собственное дело? — предложил он.
— Для этого я слишком ленива и безответственна.
— Иногда быть безответственным очень забавно.
— Да, — она вздохнула и заметила, что он пристально на нее смотрит. — Полагаю, что вы собираетесь пригласить меня немного выпить?
— Если вы не против.
— Думаю, что мне просто необходимо слегка расслабиться.
— Отлично.
— Давайте отправимся в мой «невероятно очаровательный» отель, — предложила она и рассмеялась.
— Хорошая мысль. Я еще не думал, где остановлюсь.
— Чтобы посмотреть на приливы и отливы?
— Точно.
— Ладно, дорогой, считай, что тебя прибило к моему берегу, — сказала она, переходя на «ты», и положила свою ладонь на его руку. — Доверься мне.
Занятия любовью с Анджелой напомнили Рамону о его жене и об Эстелле. Ее британский акцент вызвал у него ностальгические воспоминания о последних нескольких днях, проведенных с Элен и детьми, а запах ее тела и вкус кожи только усилил ощущение утраты Эстеллы в связи с тем обстоятельством, что Эстелла была бесконечно слаще. В результате он был разочарован. С таким же успехом он мог провести время с лошадью, поскольку она скакала на нем с азартом и выносливостью профессионального жокея. Получив удовольствие, она сползла с него и заснула в манере, присущей в большей степени мужчинам. Он посмотрел на ее белую рябоватую кожу, спутанные волосы и осознал, что не желает больше ни минуты оставаться в ее постели. Он встал, оделся и ушел, не оставив на
Рамон вышел на улицу, окунувшись в душный ночной воздух. Рассвет уже начал потихоньку окрашивать небо золотом, а по крышам, гоняясь друг за другом, носились неугомонные обезьяны. Им овладела меланхолия. Неудачный любовный опыт всегда ухудшал его настроение, и сейчас он остро ощутил тоску по поэтической любви Эстеллы. Сидя под безбрежным пустынным небом, он вытащил из рюкзака ручку и бумагу, позаимствованные в гостиничной комнате Анджелы, и начал письмо к Федерике, но с таким расчетом, чтобы его прочитала Элен. Ему не хватало ее, что было странно, поскольку это чувство было покрыто многолетней пылью в силу своей невостребованности. Раньше он никогда по ней не скучал. Но теперь он тосковал по ее мысленному образу, хотя сама она уже ему не принадлежала. Он чувствовал, что не может просто «пережить» это, как делал раньше. Рамон невероятно скучал по прелестному личику Федерики. Он даже тосковал по Хэлу, к которому никогда по-настоящему не был привязан. Его базовый лагерь прекратил свое существование. Теперь у него уже не было дома, куда можно было возвращаться — хотя бы в мечтах.
Он написал рассказ для Федерики о таинственной девочке, которая следовала за ним в его путешествиях. «Должно быть, она ангел, — пояснял он, — поскольку у нее длинные развевающиеся волосы цвета облаков на рассвете. Она прекрасна не только внешне, но и внутренне, что является очень важным и очень редким качеством. Впервые я увидел ее во сне. Мое стремление к ней было так велико, что, когда я проснулся, она сидела на краю моей постели, глядя на меня светлыми блестящими глазами, полными любви. Она сопровождала меня повсюду: и в Гималаях, где по склонам гор бродят лохматые яки, и на огромном озере Кашмира, где большие птицы охотятся на летающих рыб, хватая их в воздухе и унося в небесную высь. Она наслаждалась всеми чудесами мира вместе со мной и сделала меня очень счастливым. Сейчас, после многих дней и ночей путешествия в ее компании, я понял, что она не существует в действительности, а является плодом моего воображения. Но осознал я это лишь после того, как попытался прикоснуться к ней и мои руки прошли сквозь нее, как сквозь призрак. Однако она не призрак, поскольку я знаю, что она действительно живет в Польперро со своей мамой и братом Хэлом. Я больше не пытался прикоснуться к ней, а только наблюдал за ней и улыбался. А она улыбалась мне в ответ, и это показалось мне самым загадочным в этой истории».
Глава 13
— Как сейчас обстоят дела у Федерики в школе? Лучше? — спросила Ингрид, склонившись над мольбертом и рисуя портрет Сэма, читавшего на лужайке. — Проклятье! — с жаром воскликнула она. — Птички у меня получаются гораздо лучше.
— Нормально, — отсутствующим тоном ответила Молли, сосредоточившись на гирлянде из травы, которую она мастерила.
— О, я рада за нее. Не так просто переехать в другую страну и обзаводиться новыми друзьями.
— Вначале она была очень молчаливой, но Эстер сказала, что теперь она повеселела. Она больше дружит с Эстер, — пояснила Молли, которая была на два года старше, и ей уже надоели их детские игры.
— В любом случае летом веселее, — сказала Ингрид, откидываясь на стуле и меняя кисть на сигарету, дымившуюся в элегантном мундштуке на столе возле нее. — Сэм, дорогой, не шевелись, — скомандовала она, взяв в руку монокль и внимательно изучая свое творение.
— Мама, я уже целый час не двигаюсь, зачем же мне сейчас это делать? — произнес Сэм, читавший лежа на животе «Милый друг» Мопассана и вовсе не удивленный тем, что его беспокоят. Ингрид улыбнулась ему из-под своей широкополой шляпы.