Школа для негодяев
Шрифт:
Я возненавидел этого засранца всеми фибрами души, порвал с ним отношения (представляю, как сокрушались его родители) и по сей день не могу простить ему такой подлости.
Называйте меня вором, жуликом, сутенером, тунеядцем, можете даже обругать меня мистером Трубка-и-тапочки, я все стерплю. Только не говорите, что я стукач.
Я никогда не стучал, не буду стучать и на дух не переношу доносчиков. Наверняка в своей жизни я совершу еще много предосудительных поступков, но до стукачества не опущусь. Для меня это самая гнусная гнусность. Нерушимое табу.
И не важно, что Денни выложил Аткинсону чистую правду. Да, мне пришлось
Итак, на чем я остановился? Ах да,-мамаша, значит, заливалась слезами.
– Сыночек мой родной, мальчик мой, где же мы недоглядели… – всхлипывала она.
Я сидел за обеденным столом напротив родителей.
– Паршивец, малолетний паршивец! – бормотал отец,хотя, разумеется, это больнее било по нему, нежели по мне.
Решив не тратить слов понапрасну, я не стал обращать его внимание на этот факт и состроил самую дерзкую и наглую физиономию, чтобы проверить, через какое время он в бешенстве подскочит на стуле.
Шесть секунд, новый рекорд. Похоже, сегодня старик разозлился не на шутку.
– Когда тебя арестуют и посадят в тюрьму, нам с матерью придется платить штраф, а потом искать деньги, чтобы внести залог и вытащить тебя из каталажки. Нам, а не тебе! – кипел от злости папаша. Старик говорил с такой убежденностью, как будто предлагал заключить пари.
Я скромно помалкивал. Открою варежку – схлопочу подзатыльник, оно мне надо? Мысленно я закатывал глаза, с нетерпением ожидая, когда же закончится этот балаган, когда предки наконец поставят на своем чаде крест и отвяжутся от меня. Только об этом я и мечтал – быть предоставленным самому себе и избавиться от невыносимых, как зубная боль, нравоучений, которыми в последнее время сопровождался каждый мой шаг.
Вот так, значит, все и было, но ведь я уже говорил, что люди должны нести ответственность за свои поступки, и что я был бы счастлив отвечать сам за себя. На кой, скажите, всякий раз размазывать эти сопли типа «ах, где же мы недоглядели…»
Думаю, большинство родителей спят и видят, чтобы отпрыски пошли по их стопам, а те скорей будут хлебать из сортира, чем доставят предкам такое удовольствие. Классический тупик, в основе которого лежат весьма эгоистические мотивы, причем с обеих сторон. Лично я представляю это так: дабы утвердиться в мысли, что они добились в жизни офигенных успехов, родители требуют от детей повторить их судьбу, а дети назло поступают наоборот – докажем, дескать, какие распоследние неудачники эти двое, что являются в школу по родительским дням.
Интересно, что выбрать стезю для своих сыновей и дочек пытаются не только богатенькие управляющие банками.
Дорожные рабочие, шахтеры, трудяги с заводов и фабрик, фермеры, официантки и домохозяйки – люди, ведущие действительно тяжелое и беспросветное существование, готовы загнать своих чад в то же дерьмо, в котором бултыхаются сами, лишь бы детки не добились в жизни чего-то большего.
Вы случайно не смотрели фильм под названием «Билли Эллиот»? Там как раз об этом. Главный герой, мальчишка Билли, жутко любит
Сразу признаюсь, балерины и балеруны никогда не вызывали у меня восторга, но, согласитесь, парень должен иметь возможность заниматься тем, чем ему хочется. Уж не знаю, что там у него вышло – как только Билли напялил пачку и начал целовать приятелей, я сразу выключил телек. Однако ясно, что главная идея этого фильма – вечный конфликт отцов и детей, возникший еще в ту пору, когда пещерные подростки носили набедренные повязки размера «мини» и малевали на каменных стенах.
Таков я был в пятнадцать лет – восходящая звезда мелкого воровства, обделенный какой бы то ни было поддержкой окружающих. Разумеется, вряд ли стоило ожидать, что мой старик (стопроцентный мистер Трубка-и-тапочки) и мамаша (чья жизнь полностью, по любым вопросам зависела от мнения соседей) будут поощрять мои честолюбивые замыслы, тем более что в половине случаев пропадали именно родительские вещи. Впрочем, понимания со стороны кого-либо еще я тоже не нащел.
Повторюсь, когда я решил ограбить кондитерскую лавку, мне пришлось силой заставить Денни быть моим водителем, так как других подходящих кандидатур на горизонте не маячило. Теперь, когда он повесил свои велосипедные перчатки на гвоздь, я опять остался один. Все мои однокащники собирались стать механиками, художниками-оформителями, пожарными, гражданскими летчиками (или как Нил – работать на мусоровозке вместе с папашей – нет, правда!); и никто из них не жаждал грабить банки. Не понимаю, разве можно не хотеть ограбить банк? С ума они, что ли, посходили? Как ни прискорбно, все мои сверстники имели поразиельно серенькие и убогие мечты, и на их фоне я был паршивой овцой, которую гнали от одного хлева к другому, от другого – к третьему и так далее, и так далее…
2. Приют последней надежды
К сожалению, оставалось все меньше хлевов, готовых впустить меня погреться. Точнее, их не осталось вообще. Все лето 1989 года моя старушка провела на телефоне, обзванивая учебные заведения в округе и надеясь хоть куда-то меня пристроить, чтобы я получил аттестат о среднем образовании. Все, чего она добилась, – лишние двадцать фунтов к счету за телефон. Наверное, моя репутация была довольно громкой, потому что ни одна школа не подпускала меня к дверям на пушечный выстрел, и в течение нескольких недель я думал, что распрощался с учебой на целый год раньше остальных. По мне, лучшего и желать не приходилось.
Папаша, мамаша и городские власти с таким положением дел мириться не собирались и стали активно наводить мосты со всеми «специальными учебными заведениями» в стране, пока, наконец, одна школа в Мидлсбро не согласилась меня принять.
– Мидлсбро – это где? – поинтересовался я, услышав новость за завтраком. Завтрак отличался от ужина только тем, что за столом дозволялось читать газеты и комиксы.
– На северо-западе, недалеко от Ньюкасла, – сообщил отец, едва сдерживая радость.
– И как же я буду каждый день добираться туда и обратно? – наивно спросил я.