Школа Добра
Шрифт:
– Моя! – почти рычит муж, целуя мое лицо.
Жажда. Вот что ощущаешь, когда два тела сливаются в одно, а торопливые поцелуи никак не вяжутся с медлительностью влажных движений. Я таю, я дрожу, вся целиком, я, кажется, прошу о чем-то и соглашаюсь радостно, прислушиваюсь восторженно к судорожному:
– Люблю тебя...
Стараюсь удержаться за реальность, не потерять себя, но все-таки срываюсь в пустоту, которая звенит дрожащей страстью:
– Юлка моя!..
Дыхание восстанавливается медленно, а разум в голову возвращается неохотно… Тем более, что возвращению разума не способствует
– Что? – срывающимся голосом спросила я, вознося молитву всем известным богам, чтобы он только не посмотрел на меня сейчас, потому что стыд вернулся вместе с разумом, хотя его никто не звал назад.
Но боги остались глухи к моим молитвам, потому что Алекс не только посмотрел, он голову мою повернул так, чтобы я с ним взглядом встретилась и произнес:
– Жизнь моя, выходи за меня, а?
– Так я, вроде как... – смущаюсь, но радуюсь, так радуюсь, разорви меня, дракон, что сердце, кажется, выскочит наружу, а самый замечательный мужчина в мире смотрит на меня, улыбаясь довольно и снисходительно. И почему-то от его довольства и снисходительности не хочется удавиться или разозлиться, а наоборот, пуститься вприсядку от счастья.
Бирюзовые глаза прячу от себя под своими ладонями, целую изогнутую в удивлении бровь и шепчу, борясь с желанием кричать на весь мир:
– Я люблю тебя.
Алекс рассмеялся. Я его таким счастливым, наверное, не видела никогда. Поцеловал по очереди мои ладони и вдруг совершенно нелогично спросил, вырывая меня из абсолютной нирваны:
– А кого это ты там по стене размазала?
– А? – я сначала не поняла, а потом вспомнила навязчивый стук, сопоставила его с только что произнесенными словами и испуганно с кровати подорвалась.
– Проклятье!
– Плюнь, – Алекс лениво перехватил меня, когда я уже почти удрала, вернул обратно и, сдерживая смех, заверил:
– Сами виноваты, нечего было лезть.
Смешно ему. А я испуганно посмотрела на запертую дверь, прикидывая, что могла натворить в коридоре неуправляемая магия воздуха. Или, что еще хуже, огня.
– Пусти, Шунь, может я там что-то действительно серьезное... – на середине предложения меня прервал совершенно бешеный поцелуй. И мозг немедленно потек патокой от затылка по позвоночнику вниз, а там, внизу, скрутился затаившейся до времени змейкой. Да что ж такое!? У Алекса глаза опять совершенно черные:
– Как ты меня назвала?
Кровь прилила к щекам немедленно. Называется, расслабилась. Расслабилась – и проболталась сразу.
– Шуня... – проворчала недовольно, пряча глаза. И немедленно объяснила:
– Знаешь, сколько вокруг меня Александров, Шурочек, Сандро и Алексов? Миллион! Половина родственников и л... любимый муж в придачу. Не хватай! А ты – один... Проклятье, не хватай, говорю тебе! Давно хотела тебя так назвать... Не злишься?
– Не умею на тебя злиться! – обманул Алекс, но поцеловал искренне.
Шутки шутками, но выяснить, кому мы понадобились, и что я натворила, на самом деле надо было. И не успела я об этом подумать, как в дверь постучали решительно и настойчиво, и до меня долетел недовольный голос моего папы:
– Через пять минут чтобы оба были в моем кабинете!
Мамочки, кажется, мне влетит...
– Папа твой, – глупо улыбаясь, сообщил Алекс, словно сама я не догадалась.
Бросила на мужа хмурый взгляд и отправилась в ванную, себя в порядок приводить и состояние своего зверинца проверить.
***
Александр Волчок-старший мрачно смотрел на растрепанного воробья, который суетился на карнизе с другой стороны стекла. И если маг хотя бы что-то понимал в воробьях, то конкретно этот над ним издевался. Нахал, полностью игнорируя не всесильного, но очень могущественного мага, чистил перья, смешно пищал, прыгал в попытке поймать хоть кого-нибудь из яростной весенней мошкары, а под конецдернул маленьким хвостиком и, нагло глядя человеку в глаза, нагадил. Чирикнул что-то явно оскорбительное и улетел.
– Дьявольщина, – проворчал королевский маг, отходя от окна.
Пять минут уже давно прошли, а эти малолетние балбесы так и не явились.
Его величество изъявили желание познакомиться с дочерью своего мага и отправили в покои молодоженов нарочного, дабы тот передал требование короля.
Нарочный вернулся спустя тридцать минут в порванном платье, лохматый и с поцарапанным лицом. Король был, мягко говоря, шокирован, предположив, что "не в меру ревнивый юноша спустил королевского посланника с лестницы". На что посланник возразил, что юноша тут не при чем, и с лестницы его никто не спускал, хотя он, откровенно говоря, предпочел бы именно этот вариант развития событий. Но нет. После пяти минут настойчивого стука в запертые двери и требования открыть – тут нарочный не забыл упомянуть об общепринятой в таких случаях формуле "именем короля". Не забыл также о том, что именно после этих слов его подняло ураганным ветром к потолку и через открытое окно забросило в ближайшие кусты жасмина.
– Остается только вознести молитвы всем Светлым богам за то, что они уберегли меня от серьезных травм.
Волчок-старший мысленно пожалел, что чертов посланник не сломал себе во время полета язык, а лучше шею, и ничем не выказывая своего внутреннего смятения, обратил к королю открытый ничем не замутненный взгляд.
– Ты как-то можешь это прокомментировать?
"Могу, – с тоскою подумал королевский маг. – Но не стану, потому что в приличном обществе такие слова не произносят".
– Надеюсь, я могу сразу отбросить предположение о том, что это было осознанное покушение? – мимолетный взгляд на хмурящегося мага и почти без паузы безапелляционно:
– Она не контролирует себя, – и сокрушенно головой покачал, хотя глаза при этом блестели почти радостно.
Волчок прекрасно понимал причину этого оживления и энтузиазма. И она ему совсем-совсем не нравилась.
– Мы не можем позволить... опасномуэлементалисту ходить по королевскому замку, – заявил монарх, в последний момент заменив слово "бесхозный" на дипломатичное "опасный". – Реши эту проблему сам. Либо ее решу я. Времени тебе...