Школа на краю империи
Шрифт:
— Это каких?
— Одарённость. Отсутствие социальной зависимости. И самый главный параметр — неподконтрольность судьбы.
— Что это значит? — завинтив краны, я добавил: — Мне нужно полотенце.
Рядом с зеркалом материализовался крючок с розовым махровым полотенцем.
— Вашу судьбу невозможно направлять и контролировать, — пояснил домоморф. — Поэтому вам не грозит вмешательство мойр.
— Каких ещё мойр? — вытираюсь полотенцем.
— Бессмертных, умеющих манипулировать нитями судьбы.
Этого ещё не хватало.
Беру
— Хорошо. Мою судьбу никто не смеет трогать. А при чём здесь ты?
— У меня нет объяснения, хозяин. Творцы заложили в меня установки, которым я подчиняюсь. Одна из этих установок гласит: владелец артефакта должен уметь сопротивляться мойрам. В этом городе есть только один человек с такими способностями.
— И как ты меня нашёл?
— Домоморфы чуют такое на расстоянии.
Выбираюсь из ванны с полотенцем на плече.
Топаю на второй этаж.
— Но ты же не знал, что я буду проходить по этой улице.
— Я отслеживал вектор.
— И?
— Перебрался в это место.
Дом-маньяк.
— Но какой в этом смысл? — за время моего отсутствия в комнате появился платяной шкаф. Я решил повесить туда рубашку и мятый пиджак. — Обладаю я этими способностями... и что?
— Я затрудняюсь ответить, — дом растерялся. — Мне положено иметь хозяина. А хозяину положено обладать независимой линией судьбы.
Здорово. Когда у Портоса спросили о причинах дуэли с Д’Артаньяном, он ответил: «Я дерусь, потому что дерусь». Объяснение полуразумного артефакта столь же содержательно.
— Ты знаешь, кто тебя сотворил?
В шкафу обнаруживаются деревянные плечики.
— Предтечи.
Закрыв дверцу шкафа, выхожу на балкон и вешаю полотенце на перила.
Возвращаюсь обратно.
— Давай на «ты», а?
— Как будет угодно, — соглашается домоморф.
— У тебя есть имя?
— Ты можешь его придумать.
Заваливаюсь на кровать.
— Меня зовут... Сергеем. А тебя я нарекаю Бродягой.
— Принято, — ответил Бродяга.
Вентилятор шелестел, гоняя воздух по комнате. Жаль, что в этом мире не придумали кондиционеры, устало подумал я. Зато не в Сибири воскрес. И не в нищебродской Индии, что тоже радует.
— Что это за город? — спросил я у Бродяги.
— Фазис, — последовал уверенный ответ.
Наверное, мне стоило бы проявлять осторожность с артефактом. Я ничего не знаю о машинах, созданных Предтечами. Да и машины ли это? По идее, я живу в городе, названия которого не знаю. С другой стороны... Домоморф признал меня хозяином. И теперь обязан подчиняться.
Фазис.
Я никогда не слышал о таком месте в старой России. Что
— Это Россия? — уточнил я.
— Сергей, я не знаю.
— Как это? Ты же город назвал.
— У меня своеобразные представления о географии. Я разбираюсь в населённых пунктах, но от меня ускользает их территориальная принадлежность. Не спрашивай, почему. Заложено творцами.
— А что это за книги у тебя?
— Просто книги.
Иду к полке, снимаю наугад один томик. На обложке — бессмыслица. Смесь латинских и кириллических букв. Абракадабра, одним словом. Открываю на середине — вижу чистые листы.
— Это часть интерьера, — пояснил Бродяга.
— Ты не ходячая энциклопедия, — вздохнул я.
— Извини. Но я обучаем.
— Поясни свою мысль.
— Любые тексты, оказавшиеся во мне, будут усвоены. Я смогу запомнить и проанализировать информацию.
— Как мои учебники в портфеле?
— Я их уже прочёл.
Интересная фича.
Пока не знаю, как это приспособить, но в будущем обязательно придумаю. А пока надо очертить границы возможного. Вряд ли обладание домоморфом делает меня всемогущим, но...
— Ты выполняешь любые приказы?
— Если они касаются модификаций.
— А если на меня пытаются напасть? В пределах этого помещения?
— Я — не боевое устройство. Мои навыки ограничены. Наносить вред живым существам я не могу, но вполне способен чинить им препятствия. Зарастить дверь. Отгородиться стеной. Укрепить перегородку.
Задумчиво киваю.
Что ж, пора браться за дело.
— Мне нужно попасть по одному адресу. Можешь сменить локацию?
— Назови адрес.
— Нагорная, сорок пять. Подберись поближе, но не вплотную. Я хочу заглянуть в это место, а потом вернуться обратно.
— Запрос понятен, — отчеканил Бродяга. — Выполняю.
Момент переброски я чуть не пропустил.
Под нами что-то загудело, лязгнуло, втянулось внутрь. С утробным гулом сдвинулись тяжёлые створки. Видимо, артефакт отсоединялся от городских коммуникаций.
Я решил выглянуть в окно — и мне поплохело.
Оживлённая улица с многоэтажками, витринами магазинов и террасами кафе растворилась в сером тумане неопределённости. Это даже не белый шум в старом советском телевизоре. И не предрассветная мгла в какой-нибудь горной низине. Чем-то инфернальным повеяло от этой мути...
Наваждение схлынуло.
За окном соткался новый ландшафт.
Железнодорожное полотно на гравийной насыпи, электрические столбы, шлагбаум на переезде. По ту сторону рельс — шоссе, обшарпанные пятиэтажки и... горы. Карабкающиеся вверх улицы, частный сектор, фруктовые сады, опять какие-то стройки, участок канатной дороги...