Школа на краю земли

Мортенсон Грег

– Погоди, я хочу тебе кое-что объяснить…

– Сэр, – перебил он. – Я дал слово женщине, которая является директором школы.

Ты всегда говоришь, что нужно прислушиваться к людям и проявлять внимание к их потребностям. Я так и делал: слушал, выяснял, а потом дал обещание. Если мы не сдержим его, она нам больше не поверит.

Он вздохнул.

– Ну, так что, ты пошлешь сегодня «козу»?

У Сарфраза и других членов «грязной дюжины» вошло в привычку называть «козой» деньги,

переводимые из США. Это реверанс в сторону Хаджи Али, вождя деревни Корфе, которому пришлось в 1996 году отдать двенадцать отличных племенных баранов несговорчивому соседнему «авторитету». За это Корфе получила право построить у себя самую первую школу во всей северной части долины реки Бралду.

По счастью, в то время у нас оставалось еще 75 000 долларов из 160 000, собранных в помощь жертвам землетрясения. Все, что было нужно, – это разрешение совета на их использование. Но мне по-прежнему казалось рискованным вложить практически все оставшиеся в фонде деньги в высокотехнологичный проект, продвигаемый китайцами в Пакистане. Незадолго до этого Красный Крест создал крупную базу прямо напротив Патики, на противоположном берегу реки Нилум. Так что за нами будут пристально наблюдать все – и местные жители, и иностранные благотворители. Если начинание провалится, мы понесем не только финансовые убытки. Пострадает наша репутация. И, наконец, нужно было подумать и о сроках.

– Сарфраз, уже сентябрь, – взмолился я. – Ты знаешь лучше меня, что никто осенью не начинает строительство в горных районах.

– Это не проблема, сэр. Сейчас еще не поздно. (Кстати, по его расчетам, представленным в письме, все три проекта можно было закончить за месяц.)

– Ладно, а как быть с таможней, через которую придется пройти всем ввозимым из Китая грузам? Ты об этом подумал?

– И это не проблема, сэр. Все уже улажено.

Он уже успел разузнать, что у китайцев подготовлены все таможенные документы и отлажен процесс прохождения границы. Китайские фуры с материалами прибудут на контрольно-пропускной пункт, разгрузятся и перенесут содержимое в грузовики, принадлежащие пакистанской компании. Шести-семи машин хватит, чтобы доставить все необходимое для возведения трех школ.

– Всего месяц от начала до конца строительства, сэр, – уверял меня Сарфраз. – Обещаю, что мы уложимся в сроки.

Но я продолжал сомневаться. Мне казалось, что уж как-то слишком быстро развиваются события. Может, энергия и энтузиазм Сарфраза заставили его с таким оптимизмом смотреть на ситуацию и не дают оценить ее объективно?

– Сарфраз, для того чтобы согласиться на это предложение, мне надо сначала самому разобраться в технологическом процессе, потом поговорить с членами совета, потом…

– Ничего страшного. Перезвони мне, когда примешь решение. Я буду ждать звонка.

И с этими словами он повесил трубку.

Через пять минут он прислал мне еще несколько «километров» факса, в котором приводились сметы, проекты договоров и техническая спецификация. Я взял эту стопку бумаг и поехал в Государственный университет штата Монтана, находившийся поблизости, в соседнем квартале. Мой друг Бретт Ганнинк руководил там строительным факультетом. Он посмотрел чертежи и схемы и подтвердил надежность и качество разработок. После этого я принялся обзванивать

членов совета директоров. Каждому следовало привести полный список аргументов в пользу этого проекта: я говорил, что людям нужна надежда, что у нас есть деньги, что мы зададим новый стандарт в строительстве безопасных школ.

«Ну что ж, неплохо. Давайте возьмемся за это», – сказали члены совета.

Надо было перезванивать Сарфразу.

– Сарфраз, – обратился к нему я, прежде чем сообщить о принятом решении. – Ты осознаешь, что, если у нас ничего не получится, мы потеряем доверие людей в Азад Кашмире и нашей репутации – хатам (то есть конец)? Ты ведь понимаешь, насколько это важно?

– Не волнуйтесь, сэр. Американские военные «Чинуки» готовы перевезти грузы в долину Нилум уже завтра. Так ты пошлешь сегодня «козу»?

– Иншалла, Сарфраз. Я пошлю сегодня «козу».

* * *

Сарфраз в свойственной ему манере не сказал мне, что уже запустил весь процесс, не дожидаясь моего согласия. Он был уверен, что я скажу «да». Вести о начале нового строительства быстро распространились по всему региону, докатились до Вахана, и бригада самых надежных рабочих из долины Чарпурсон перешла Иршадский перевал, спустилась по Каракорумскому шоссе и оперативно прибыла в Музаффарабад, чтобы помочь китайским инженерам, которые ждали последнего слова, чтобы приступить к делу.

Как только я перевел деньги в Пакистан, работа тут же закипела. Позже я узнал, что на всех трех площадках царило радостное возбуждение, как будто люди собрались на праздник. Наш проект вселял в людей веру, что возводимое новое здание будет действительно лучше старого. Именно поэтому и у пакистанцев, и у китайцев настроение было приподнятым. Такого воодушевления здесь не испытывали уже как минимум год. Рабочие смеялись, шутили, по ночам пели песни. И при этом трудились с нечеловеческим рвением.

Всего через девятнадцать дней все три школы – в Пакрате, Нузери и Патике – были готовы.

Через день или два Сарфраз отправил мне по электронной почте фотографии новеньких зданий. Мы с Тарой, Хайбером и Амирой с интересом их рассматривали. Школа в Пакрате располагалась на пологом склоне холма. В дверях стояла улыбающаяся девочка в цветной дупате. В Нусери сняли классы – их было шесть, и в каждом стояли «парты Фарзаны». Но фото «Гунди Пиран» были самыми необыкновенными.

Школа Саиды Шабир представляла собой одноэтажную постройку на 12 классов длиной 50 метров. Фасад был выкрашен в нарядный белый цвет с красной окантовкой отдельных деталей. Примерно в пятнадцати метрах от здания находилась веранда с металлической крышей на стальных опорах. Здесь тоже стояли парты: дети, которые после 8 октября 2005 года испытывали страх перед замкнутым пространством, могли заниматься на открытом воздухе.

В самом центре бетонного пола веранды строители оставили большой кусок «незамощенной» земли. Здесь были похоронены семь девочек, чьи тела так никто и не востребовал. Они лежат отдельно от своих, вероятно, полностью погибших семей. Могилы расположены ровным рядком, на каждой – строгий камень, а все изголовья обращены в сторону доски.