Школа Высокого боя – 1. Ничтожный
Шрифт:
Дядька Мох был у себя и, первым делом, обложил матом всех прибывших. Дождавшись, когда положат Бориса на лавку, выдав обоим не пострадавшим по подзатыльнику и велел выйти из барака прочь. Латать побитых лекарь умел, как никто другой, но вот оградить от боли было нечем. Соответствующих трав и грибов всегда не хватало. Поэтому, стоило начаться процессу, как Борис истошно закричал, а следом утих, лишившись чувств.
– И хорошо, – проворчал Мох, – нечего мне больных будить.
В это время он ловко вправлял и совмещал кости кисти, косясь на измазанный кровью рот. Дело предстояло сложное и выживет ли горе-боец после этого
Глава 1
Гаврыла был у мамки девятым выжившим по рождению, двеннадцатым вообще и восьмым среди братьев. Отец работал в глубинных угольных шахтах, но уголь добывал не простой бурый, а самый настоящий антрацит.
Мать, когда позволяло пузо, подрабатывала в семье барина-водняка. Место было хорошим, так что Гаврыла даже умудрялся подкармливать Бориса, хоть ртов в семье и так хватало. Борьке немного не повезло и, прежде всего, с характером. Батька погиб в обвале, а мать прислуживала в клане Огня, где терпела всяческое унижение и побои, потому, как только не стало мужа, бросилась в шахту. Шестеро детей враз осиротели. Ясное дело, всех определили кого куда. И пусть это большое горе, но худа без добра не бывает – они не попали под гнёт к огнякам. Сейчас прислуживают или работают на других клановских господ – что хорошо. В клан Огня никто не хочет, но разве ж они кого отпустят просто так? Вот и случилось невольное благо.
Все кое-как прижились, один Борис только ершился. Его и воспитывали, и розгами секли – всё одно. Так и вырос неприкаянным. Гаврыле мамка часто говорила, что якшания с Борькой до добра не доведут, но разве можно друга обижать из-за такого? Вот и повелась дружба.
С Орлёнком их свели трущобы. Тот слонялся неприкаянным, вечно его задирали и, однажды, Борис не выдержал, да и навалял обидчикам. С тех пор их стало трое. У Орлёнка старшие все в челядинцах ходят. Их пристроили кого куда, а младшего как-то не срослось. В семье он тоже натерпелся осуждения, вот и слонялся по трущобам, словно сирота. К Отщепенцам не взяли, хотя он как раз им под стать. Гаврыла долго пытал друга, что за причина такая, потом Орлёнок что-то шепнул ему на ухо, Гаврыла весь покраснел, да и остался с ртом открытым. Борису же дела до тех причин не было.
Отличительной чертой Орлёнка было знание всех возможных лазов, дорог, прорех. Чего не спроси – ответит, а если поддеть, мол, а чего там делал, воровал, поди, то он тут же замотает головой и честным словом подкрепит. Само запоминается, говорит.
Срослись ребята тоже сами собой. Вот и дежурили в бараке Моха, дожидаясь, когда дружок очнётся.
Лекарь ничего про тяжесть травм не говорил. Просто гонял ребят то за водой родниковой, то за травами, то грибы просил принести с нижних шахтных ярусов. Орлёнок так забегался, что едва сунув в морщинистые руки розовые шляпки, тут же бухнулся спать: чумазый, с ссадинами и разбитой губой. Оказалось, упал на натёчной скользине.
Гаврыла приходил раз в день и помогал Моху ухаживать за мятежно дышащим Борисом. У того был жар и пару раз начинался бред. Лекарские настойки глотал исправно и потому друзьям казалось, что дело идёт к исцелению. На самом же деле Борису досталось настолько крепко, что сгинул бы, да помешало чудо, о коем он узнает намного позже.
Очнулся на третий день ближе к вечеру. Слабый, что
– Шило в гузно колит тебе? – рявкнул Мох. – Лежи как лежал.
Борис только прохрипел, силясь что-то сказать.
– Дарова, – осклабился Гаврыла, – есть хочешь? У меня картоха есть.
– Сгинь во тьму, колобок! – зыркнул Мох, на миг отвернувшись от стола со склянками, банками и прочем непонятным инвентарём. – У него от твоей картошки живот свернётся, и подохнет Борька. Бульон на мясе нужен.
– Всё сошмякано, дяденька, – развёл руками Гаврыла.
– У меня тож нету, – оповестил на всякий случай Орлёнок, хотя и так всем понятно, что нечего с него брать.
– Сами выкручивайтесь, – категорически отозвался Мох и снова отвернулся к столу.
Друзья переглянулись, а Борис успел заснуть, потому не услышал предложения Орлёнка. Немного поколебавшись, Гаврыла согласился, что сейчас это лучший вариант и они вдвоём помчались добывать мясо.
Уже скоро вернулись довольные, гыгыкая от своей затеи. Каждый в руках держал по здоровенной пещерной крысе. Мох покосился, хмыкнул, да указал, где взять подходящий казан. Потрошить тушки пришлось Орлёнку, как самому бывалому в вопросах крысятины. Он умело отсёк головы и предостерёг Гаврылу от их варки – сильно горчат. А вот хвосты наоборот самое любимое Орлёнком в крысах – если хорошо выварить, спустить шкурку и подсолить, становятся мягче и приятно хрустят.
Вскоре барак наполнился необычным ароматом. Для господ с Верхнего Киева он бы показался тошнотворным, но не стоит забывать про царящий в бараке смрад, и привыкшие ко всему трущобцы только возрадовались. Гаврыла смотрел на плавающее в воде мясо и облизывался. Дома бы по шее получил за подобное, всё же до крыс люди доходят только в самый неурожайный год, но вообще-то он совсем не дурак пожрать, хоть бы и пещерку.
Орлёнок тот вообще ни о чём не переживал, так как довелось питаться и крысами, и большими мотылями-слепцами, и кое-чем похуже. Но это в прошлом. Последние года он, благодаря друзьям, питается уже нормально.
Борис недолго был нахлебником Гаврылы. Стоило подрасти и окрепннуть, как попал на первый свой бой в подземных трущобах. Победителю полагалась награда, и для тех лет деньги были очень большие. Ясное дело, что мальцов использовали, чтобы наживаться на ставках, но тогда Борьку это вообще не волновало. С первых же копеек они нажрались с Гаврылой и Орлёнком от пуза. Даже сахару по кусочку купили. После было целых три поражения, голод, отчаянье и боевая злость. Борис как молодой волчок успел почуять сладость побед и не собирался сдаваться. Пятый бой стал хоть и кровавым, но ознаменовал череду побед Барса – так называли Борьку в среде подпольщиков. Ну, или Барсик, в виду возраста.
Мох подсолил бульончик, принюхался, да и добавил немного травок, чтобы пахло. Сменившийся аромат пробудил Бориса, и друзья поспешили налить в миску крепкого бульончика. Хлебал за троих, даже мяса попросил, но Мох запретил.
Потекли разговоры. Борис начал ругать обоих друзей, что не разузнали, что там в городе делается, поднялся ли шум? Гаврыла с непониманием встретил эти слова и уточнил, с чего бы вообще ему подниматься. Получив тычок от Орлёнка понял, но и тому самому, почему-то, в голову идея не пришла вовремя. Стало обидно.