Школьные годы
Шрифт:
— Угощайтесь.
Все трое взяли по конфете.
Директор еще постоял в некоторой задумчивости, покрутил головой и поведал Наташе:
— Честно говоря, жрать хочется! Всего доброго…
А Мельникову показал кулак и ушел.
— Пойдемте отсюда, — спокойно сказала Наташа и подала Илье Семеновичу его портфель, который она не забыла захватить и с неловкостью прятала за спиной.
Из школы вышли молча. Ему надо было собраться с мыслями, а она не спешила расспрашивать.
Во дворе Мельников глубоко втянул в себя воздух и вслух порадовался:
— А здорово, что
Под дворовой аркой они опять увидели директора, которого держал за пуговицу человек в макинтоше и с планшеткой, видимо прораб. Он что-то напористо толковал про подводку газа и убеждал директора пойти куда-то, чтобы лично убедиться в его, прораба, правоте.
Мельников и Наташа прошли мимо них. Николай Борисович проводил их страждущим и завистливым взглядом.
Отойдя на приличное расстояние, они, не сговариваясь, оглянулись, увидели, как обреченно плетется директор за прорабом, и Мельников улыбнулся:
— Погиб голодающий…
Вот они на остановке автобуса. Молчат. Изредка взглядывают друг на друга. Мельников — все еще недоумевая, Наташа — настороженно и внимательно.
Подходит автобус.
— Это ваш? — спросил Мельников «посторонними голосом.
— Мой.
В этот час в школе задерживались после уроков несколько человек из девятого «В».
— Ребята, ну давайте же поговорим! — убеждала их изо всех сил Света Демидова, комсорг. — Сыромятников, или выйди, или сядь по-человечески.
Сыромятников сидел на парте верхом и, отбивая ритм на днище перевернутого стула, исполнял припев подхваченной где-то песенки:
Бабка!
Добра ты, но стара.
Бабка!
В утиль тебе пора!
По науке строгой
Создан белый свет.
Бабка,
Ну, ей-богу,
Никакого бога нет!
Костя Батищев и Рита тихонько смеялись на предпоследней парте у окна. Он достал из портфеля человечка, смастеренного из диодов и триодов, и заставлял его потешать Риту.
Черевичкина ела свои бутерброды; Михейцев возился с протекающей авторучкой; Надя Огарышева и Генка сидели порознь, одинаково хмурые.
— Ну что, мне больше всех надо, что ли? — отчаивалась Света. — Сами же кричали, что скучно, что никакой работы не ведем… Ну, предлагайте!
— Записывай! — прокричал ей Костя. — Мероприятие первое: все идем к Надьке Огарышевой на крестины!
Надя с ненавистью посмотрела на него, схватила в охапку свой портфельчик и выбежала.
Пауза.
— Взбесилась она, что ли… Шуток не понимает… — в тишине огорченно и недоумевающе сказал Костя.
— Ну зачем? — вступился за Надю Михейцев. — Человеку и так сегодня досталось зря…
— А пусть не лезет со своей откровенностью! — отрезал Костя. — Мало ли что у кого за душой, зачем это все выкладывать в сочинении? Счастье на отметку! Бред…
— А сам ты что написал? — спросил Генка угрюмо.
— Я-то? А я вообще не лез в эту тему, она мне до лампочки. Я тихо-мирно писал про Базарова…
По науке строгой
Создан белый свет.
Бабка,
Ну, ей-богу,
Никакого бога нет! —
прицепилась эта песенка к Сыромятникову и не хотела отстать.
— Кончай, — сказал ему Генка. — Батищев прав: из-за этого сочинения одни получились дураками, другие — подонками…
— Почему? — удивилась Черевичкина. — Чего ты ругаешься-то?
— Ну мы же не для этого собрались, Шестопал! — продолжала метаться Света Демидова.
— Сядь, Света, — морщась, попросил Генка. — Ты хороший человек, но ты сядь… Я теперь все понял: кто писал искренне, как Надька, — оказался в дураках, над ними будут издеваться… Кто врал, работал по принципу у-2 — тот подонок. Вот и все! — Он рубанул рукой воздух.
— Что значит «у-2»? — заинтересовалась Рита.
— Первое «у» — угадать, второе «у» — угодить… Когда чужие мысли, аккуратные цитатки, дома подготовленные, и пятерочка, можно считать, в кармане… Есть у нас такие, Эллочка? — почему-то он повернулся к Черевичкиной, которая мучительно покраснела:
— Я не знаю… Наверно…
— Что же ты предлагаешь? — обеспокоенно спросила Света.
— Разойтись, — усмехнулся Генка. — Все уже ясно, все счастливы…
Черевичкина спрятала в полиэтиленовый мешочек недоеденный бутерброд и стала собираться.
Михейцев был задумчив.
Костя тихонько уговаривал Риту идти с ним куда-то, она не то ломалась, не то действительно не хотела — слов не было слышно.
А Света Демидова вдруг объявила:
— Знаете что? Переизбирайте меня. Не хочу больше, не могу и не буду!.. Я сама не знаю, чего предлагать…
Сыромятников спел персонально ей:
Бабка
Добра ты, но стара.
Бабка!
В утиль тебе пора!
А потом, следя за переговорами Риты и Кости, добавил куплет из той же песенки:
Выйду я с милой гулять за околицу,
В поле запутаем след…
Мы согрешим,
Ну а бабка помолится
Богу, которого нет.
— Самородок… — глядя сквозь него, сказала Рита.
Мельников и Наташа шли по улице. Нет, она не поехала на своем автобусе. А он не пошел домой. Не наметив себе никакой цели, не отмерив регламента, они просто шли рядом, бессознательно минуя большие многолюдные магистрали, а в остальном им было все равно, куда идти.