Сходняк
Шрифт:
– Поздравляю, – сказал Карташ.
– Ну что, москвич, хорошую байку я тебе рассказал? Понимаешь, про что она? А про то, что все мы на самом деле постоянно пребываем в таком пограничье, какое я в том купе почувствовал шкурой. Пьем, жуем, чего-то планируем, а кто-то в этот момент решает твою судьбу. Иногда ты видишь, от кого именно зависит твоя судьба, иногда не видишь, однако все равно кто-то в этот момент решает твою судьбу.
– Да ты философ, как я погляжу, – усмехнулся Карташ.
Из дома вышел один из охранников, прошествовал к воротам. Видимо, ему позвонили, сказали, что подъезжают, потому что он сразу пошел открывать ворота.
И
Вот, как говорится, и встретились. Вот и воссоединились спустя три с половиной дня.
Бурной радости от встречи никто не выразил, в общем-то, не та у них ситуация, чтобы могло что-то обрадовать, ну разве что если вдруг каким-то немыслимым, совершенно фантастическим образом их отбросило бы во времени, перенесло бы вновь в Туркмению, в тот день, когда предотвращенное покушение на Ниязова было уже позади, а платина была еще на складах неприметной товарно-грузовой станции Буглык, ни о каком Кацубе они еще тогда и слыхом не слыхивали и все еще можно было переиграть, если знаешь, что ждет впереди, тогда еще запросто можно было убраться от греха подальше в любую из сопредельных стран, пользуясь расположением самого всесильного Туркменбаши. Обиднее всего не когда не можешь никак словить птицу счастья, а когда уже поймана – и вдруг ускользает из рук...
Гриневский за эти дни осунулся, под глазами легли темные круги, резче обозначились скулы. Маша выглядела так же, как и прежде... разве вот во взгляде появилась отрешенность. Ну а внешность Карташа претерпела изменения, правда, в его случае – к лучшему. Помнится, когда их расставали, выглядел он совсем неважнецеки, побитый, опухший. Сейчас, если зеркало не врет, он смотрится получше, почти нормальным человеком смотрится.
– По поводу чего праздник? – спросила Маша, оглядываясь во дворе.
– Чтоб к кнуту добавить пряник, – в рифму Гриневский достал пачку «беломора».
– Даже штрафбатникам во время войны давали роздых и усиленный паек, – усмехнулся Карташ.
– Эй, земляне, шашлыки готовы, – Поп сдвинул шампуры с «жаркой» стороны мангала на ту, где углей меньше. – Банкуйте. Посуда на кухне. Напитки в баре. Вам, наверное, хочется побыть наедине, поговорить, есть что обсудить...
– С чего это такая доброта? – Петр резким выдохом продул «беломорину».
– Зря ершишься, Таксист, – Поп накинул куртку. – Плохо с вами здесь пока что не обходились, несмотря на то, что вы перед нами крепко виноваты.
– Насчет вины я б поспорил. Только что толку...
– Вот именно, толку никакого, поэтому не будем. Если что-то имеешь против вечера отдыха, только скажи, тебя тут же вернут обратно.
На это Гриневский пробурчал что-то неразборчивое.
– Веселитесь, – и Поп направился к тому крылу дома, что было отведено под караульные нужды.
Веселитесь... Веселья в себе Карташ не ощущал. А вот что он ощущал в себе, так это непонятную тревогу. Больным зубом ныло так называемое чутье. С чего бы?..
Сейчас в зоне видимости находился один из трех охранников – сидел неподалеку на скамейке, скромненько и незаметно, однако не приходилось сомневаться, что он надежно держит свой участок. Еще один караульный должен находиться в комнате с мониторами, ну а где третий... бог его знает, третий вышел из машины и скрылся в направлении все того же крыла дома, отведенного под караул... Нет, в отношении охранников ничего необычного вроде бы не наблюдается. Однако тревога не унималась. А за
Его о чем-то несущественном спросила Маша, он что-то ответил невпопад, Гриневский выдал какую-то реплику, что-то насчет Зуба...
Какая-то мысль... или, скорее, бледный, по воде писанный вектор подозрения высветился в мозгу. А у любого вектора есть свойство указывать направление...
– Пойду-ка прогуляюсь до бара, заодно посуду прихвачу, – громко, чтобы слышал охранник во дворе, сказал Алексей.
И не дожидаясь, что там скажут или не скажут в ответ Маша и Таксист, Карташ быстро зашагал к дому. В доме, опять же быстрым шагом, прошел в гостиную, где и находился бар, вытащил из бара что подвернулось под руку – а под руку подвернулась литровая бутылка водки. Выйдя в коридор, Алексей свернул в спальную, свет включать не стал, прошел к окну, распахнул его, сунул бутылку в карман и перемахнул через подоконник. Он старался не произвести ни малейшего звука, и у него это получилось.
Спальня располагалась поблизости от караульного крыла, только за угол повернуть. Карташ повернул. Небольшое крыльцо освещала лампочка, которую не выключали даже днем. Дверь, что вела в караульные покои, были приоткрыта.
Карташ колебался недолго. В конечном счете, вытащит из кармана фуфырь, сработает под дурака, типа – «Пришел за тобой, Поп, пошли-ка лучше вмажем»... А проверить свои подозрения необходимо.
Среди необъяснимых вещей, творящихся на подконтрольной Зубкову земле, должны же хотя бы в порядке разнообразия происходить вещи объяснимые. В частности, объясняющие, зачем потребовалось Попу собирать пленников всех вместе, когда гораздо спокойнее лично ему этого не делать? Возможно, не расскажи Алексею Поп свою ментовскую байку, Карташ бы и не дернулся, кушал бы сейчас шашлык, запивал бы водкой, перебрасывался бы с Машей и Гриневским невеселыми шутками. Однако сработало чутье. И среагировало оно, вполне возможно, не на что другое, как на философскую подкладку Поповской байки: кто-то в данный момент обязательно решает нашу судьбу, а мы, дескать, и не догадываемся об этом. Поп, очень похоже, элементарно проговорился, сам о том не подозревая. Взял и облек в форму байки то, что вертелось у него в подсознании.
Карташ, ступая со все осторожностью, поднялся на крыльцо, прильнул к стене, придвинулся к приоткрытой двери. Услышал приглушенные голоса, доносившиеся из глубины крыла, – естественно, слов было не разобрать... нет, не голоса, а голос. Голос одного человека. Ага, вот, кажется, звякнула посуда...
Алексей аккуратно потянул на себя дверь, та отошла, не скрипнув (а хозяйство содержат в образцовом порядке, с-суки), заглянул внутрь. Увидел дремлющие в полумраке сени, куда выходят две двери, из-под одной пробивается свет, оттуда же доносится и голос.
Карташа не сильно беспокоило, отразился он мониторах или нет, попал ли он в фокус какой-нибудь камеры или удачно камеры избежал. В конечном счете, если все не так, как он себе напридумывал, и его поймают за столь малопочтенным занятием, как подглядывание с подслушиванием, – ну не ухудшит же он себе жизнь!
Расстреливать в назидание другим не станут, ну, усилят режим, переведут на более строгий, всего и делов-то... разве что шашлыки накроются, вот чего действительно будет жаль.
А если все так, как он напридумывал, то... то какие-то мониторы и камеры роли уже не сыграют.