Шофер
Шрифт:
— Поехали. На Большую Ордынку вначале, а потом куда скажу.
Компаньон Шпули нигде долго не задерживался. Сначала они остановились возле двухэтажного дома на Большой Ордынке, рядом с галантерейным магазином, Радкевич и его подручный пробыли внутри минут двадцать, и вышли довольные. Потом проехали в Китай-город, к пятиэтажному жилому дому, здесь пришлось остановиться на полчаса, пассажиры вернулись с кислыми лицами и ругались. По обрывкам фраз Сергей догадался, что эта парочка ездила выбивать долги, и в этот раз им не повезло.
Из-за засилья упряжных экипажей движение в Москве было хаотичным и дёрганным, приходилось
К пяти вечера Студебеккер побывал на пяти адресах, наконец встал на стоянку на углу Геренальной возле ресторана «Звёздочка», и Травин уже было подумал, что рабочий день закончился, но Радкевич так не считал.
— Давай-ка отдохни, — сказал он, не выходя из машины, — и подходи сюда к восьми вечера, ещё в одно место съездим. Рабочий день ведь по закону восемь часов?
— Мой рабочий день заканчивается в восемь, — Сергей качнул головой. — Такая у меня с Ковровым договорённость.
— Ты на рожон-то не лезь, моего человека почти до смерти избил, придётся отработать, — бывший офицер нахмурился, он не привык, когда с ним пререкались.
— Хлипкий твой человек. — Травин потянулся за папиросами, и перехватил руку Павла, сжал кисть, тот глухо застонал, выронил кастет. — Видишь зеркальце? Мне твою рожу в неё отлично видно.
Пока Лукашин потирал руку, Радкевич размышлял, наконец кивнул.
— Без водителя мне не обойтись, так что за этот вечер я тебе заплачу. Но и ты не зарывайся. И вот ещё, помощь твоя потребуется, потом расскажу, какая.
— Договорились, — кивнул шофёр. — Только мне утром в гараже надо быть, договорился, что выйду на пару часов, хотя бы три-четыре часа поспать.
— Выспишься, — Радкевич нажал на ручку двери, — после полуночи отпущу.
Павел проводил взглядом широкую спину обидчика, сплюнул.
— Так и отпустите его, Герман Осипыч?
— Да что с тобой, зачем с кастетом полез? — Радкевич достал из кармана портсигар, раскрыл, втянул носом белый порошок. — На извозчика ещё накинулся, ты нервный сегодня какой-то.
— Сволочь он, я с ним всё равно разберусь, — упрямо сказал Паша. — Не дадите и мне чуток?
— Обойдёшься. Разберись, только не сейчас, он мне нужен пока. И вообще, я ему три часа дал на отдых, не стой на месте, проследи, куда пошёл, вдруг узнаем, где живёт, чем занимается. Федька Косой куда делся?
— Так ведь Борис Михайлович его забрали два дня уже как. За кем-то бегает.
— Разузнай. Глянь-ка, на трамвай не пошёл, идёт к мосту.
Лукашин кивнул, и хоронясь за деревьями, направился вслед за Травиным.
Федька шпионил за модисткой по поручению Гершина.
Шпуля только с виду был грозный и самоуверенный, на самом деле в коммерсанте жил маленький боязливый человечек, неуверенный и обиженный на весь свет. Для грязных дел Борис Михайлович держал Германа, тот выбивал деньги из должников, и выторговывал отсрочку, когда сам Гершин был кому-то должен, а ещё сохранность товара обеспечивал. Шпуля всё время опасался, что Радкевич почувствует свою силу, и отберёт коммерцию. Спасало пока то, что у компаньона никаких деловых качеств не наблюдалось, скорее — наоборот.
Косой каким-то образом это чувствовал, и Гершина, в отличие от Радкевича и его прихлебателей Лукашиных, совершенно не боялся. Но виду не показывал, кланялся, делал испуганное выражение лица или наоборот, восторженное, когда Шпуля что-то умное говорил. И за это получал сейчас по три рубля в день.
Осложнялось задание тем, что Мальцева хорошо Косого знала, тот иногда приносил записки от её любовника в мастерскую в Уланском переулке, дом 13, к тому же милиция наверняка его, Косого, всё ещё искала. Федька остригся налысо, подвязал щёку грязной тряпкой, оделся в рванину, ноги засунул в стоптанные до дыр башмаки, и стал похож на одного из тысяч беспризорных детей, живущих в Москве.
Первый день ничего примечательного не принёс, женщина почти не выходила из мастерской, распекала работниц — через большое витражное стекло было отлично видно, как она кричала на одну из девушек, правящих одежду на швейной машинке. Ближе к вечеру приехал сам Шпуля, и они уединились в крохотной квартирке наверху, где Мальцева жила. Окна квартиры выходили в сад, Федька забрался на дерево, но шторы были задёрнуты наглухо, и рассмотреть ничего не удалось. Гершин долго не задержался, через полчаса вышел, крикнул извозчика, и умчался прочь.
На следующий день Косой занял позицию возле мастерской с самого утра, и тут ему повезло.
Мальцева вышла из дома в начале одиннадцатого, на Мясницкой села в 22-й трамвай. Когда вагон тронулся, Федька успел вскочить на зацеп, увернувшись от метлы дворника, и держался так до самой улицы Герцена. Там, на углу с улицей Белинского, модистка вышла из трамвая, и огляделась. Выглядела она настороженной, Косой едва успел спрятаться за бывшей будкой городового. Убедившись, что никто за ней не следит, женщина пошла по направлению к Тверской, и свернула во двор гостиницы «Астория». Ждать её пришлось почти два часа, Федьку уже и швейцар гонял, и дворник. А потом чуть не побили местные беспризорники, пришлось стащить им баранок и пообещать по калачу, если за бабой проследят. С ровесниками Федька всегда находил общий язык.
Возле гостиницы стоял знакомый автомобиль, на котором ездил коммерсант с Ольховой улицы. К часу дня появилась девушка с короткой стрижкой под парня, в мужской рубашке и тёмных очках, она открыла машину, уселась на водительское сиденье и достала из сумки книжку. Читать ей пришлось недолго, модистка вышла из гостиницы через полчаса в сопровождении коммерсанта, и направилась было к машине, но увидела незнакомку. На неё Мальцева отреагировала нервно, начала что-то мужчине выговаривать, но потом успокоилась, поцеловала его и пошла обратно на трамвайную остановку. А мужчина пожал девушке руку, уселся в автомобиль на пассажирское сиденье, и они уехали. Федька побежал за Мальцевой, но не успел, и когда появился у мастерской, она уже была там. К пяти вечера к модистке снова приехал Гершин, и снова на полчаса. Вышел он недовольный, стуча тросточкой по булыжникам, Косой хотел было к нему подойти, доложиться и получить свою трёшку, но побоялся попасть под горячую руку.