Шрифт:
Право на смерть
Существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет права, по которому мы могли бы отнять у него смерть; это есть только жестокость.
Фридрих Ницше
Прадедушка Марины Виктор говорил, что на войне у них как-то не подобрали раненого. Во время стрельбы его так сильно ранили, что не идти, не ползти он уже не мог. И они его оставили умирать. Да, это было не по-товарищески, но иначе бы все солдаты там погибли под пулями. Когда Марина спросила при каких обстоятельствах, этого бедного солдата спасли бы, он ответил: «Будь у него другое сердце…» Виктор говорил, что этот человек был отвратнейшим – скандальным, злым, раздражительным. Мол он постоянно
Тетя не оставила выбора Марине. Просто взяла и написала на листке: «Хочу программу «ЭВ. Это окончательно, не переубеждай». И заплакала. Ее единственная функционирующая кисть дрогнула, и она снова положила ее смиренной плетью на влажную от пота постель. Тетя Надя болеет. Всю жизнь у нее была аритмия, потом грянул тяжелый ишемический инсульт. После него она оказалась в больнице, где ее безрезультатно пытались восстановить полгода. Терапия не помогла. И теперь тетя Марины могла только моргать, поворачивать голову и перебирать пальцами правой руки. Все остальные части тела были либо парализованы, либо очень слабы. Конечно Марина наняла сиделку. Но и сама бывала с тетей нередко – они смотрели старые фото, видеозаписи на магнитофоне, Марина читала тете новости из газет, стихи…книги, вспоминала какие они были с ее мамой маленькие и что делали. Мама Марины жила далеко и тоже часто звонила по скайпу. Марина думала, что такого общения тете хватало хоть немного, чтобы поддерживать ее моральный дух. Надежде всего 40… без детей и мужа. Сын погиб, когда ему было 10… на стройке залез в чан с бетоном и задохнулся. Тогда тетя Надя говорила, что ей жутко от мысли, что ее сыну не придется помнить какой она была, и что теперь ей надо запоминать его. И это противоречит природе жизни. Когда она немного оправилась, то стала заниматься спортом, путешествовать, работать. Тогда муж и ушел. Устал от невнимания, ушел как видели все, к более послушной и менее строптивой. Его не осуждали. Тетя Надя рассказывала, что последние годы они жили плохо. Несмотря на это, бывший муж навещал ее в таком состоянии несколько раз. Первый раз Надя ему обрадовалась, но потом просто отворачивала голову и плакала.
Спросите любого человека, кто ухаживает за лежачим, и он вам скажет, что он, конечно, любит свою обузу, иначе он бы не взял на себя такие тяжелые обязательства, но он дико устал. И все это неизбежно накладывает отпечаток и на твоей жизни. Когда кто-то рядом …просто не может самостоятельно испражниться или вытереть себе слюни в уголках рта, то тебе невольно становится стыдно за то, что ты можешь все… или тем более хочешь еще больше. Эти состояния апатии приходили и в дом Марины, в ее семью. Муж Марины поддерживал ее, как мог, но этого было мало и легче не становилось.
Потом на рынке медицинских услуг появилось «ЭВ». Это было что-то из ряда фантастики. Думаю, в своих кругах им уже стали торговать нелегально. После велись споры об этической стороне вопроса: правозащитники говорили, что «ЭВ» – это легальное убийство, врачи парировали: «ЭВ» уже давно живет в наших головах и что отключение от ИВЛ – тоже своего рода убийство». Да, это и называлось так – пассивная эвтаназия.
Марина с тетей следили за этим процессом. Надежда смотрела каждую передачу по этому поводу, и Марина чувствовала ее заинтересованность. А еще Марина видела, что тетя невозможно страдает, что она самой себе больше не нужна. К тетиной радости, вскоре «чудо-лекарство» все же рассмотрели и приняли законопроект об его использовании в особо тяжелых случаях. В законе было, ну, очень много нюансов. Для того, чтобы получить укол «ЭВ» надо было подать заявление – можно и доверенному лицу это сделать, и встать на очередь. За время рассмотрения заявления в твою семью должны были приходить чиновники, юристы, врачи… разговаривать подолгу, читать анамнезы по сто раз, беседовать с участковыми докторами, опрашивать соседей, в общем, работать с твоим конкретным случаем. Потом все они должны были вынести решение.
До этого момента получить право на ассистированную смерть можно было лишь в нескольких государствах. Люди, чтобы избавиться от боли или бесполезного существования, чтобы получить легкую и долгожданную смерть готовы были перелетать за океан. Преодолеть тысячи километров для того, чтобы умереть. Это называлось суицидальным туризмом. Сначала таких больных умертвляли в Швеции и Швейцарии. «Легкую смерть» узаконили в Канаде, Нидерландах, Бельгии, Люксембурге. В США эту услугу легитимировали только в Калифорнии, Орегоне, Монтане, Вермонте, а потом к ней присоединились еще около 25-ти штатов. В России эвтаназию узаконили только сейчас. Слишком долго против нее выступали церковнослужители.
В дверь позвонили. Надежда и Марина ждали этого звонка всю неделю. «ЭВ» им одобрили, оставалась формальная часть.
«Добрый день. Валерий. Я в бахилах, не ищите тапочки», – сказал Марине совершенно сухо юрист.
Он прошел в комнату, к тете. Она хотела ему улыбнуться, но у не вышло. По ее уставшим и погасшим глазам Марина видела, что тетя ждала этой панацеи, ждала этого дня и сейчас очень счастлива, как еще возможно человек может быть счастлив в своем беспомощном и оскудевшем теле.
Юрист был суров, пока доставал свой портфель, раскладывал документы, подавал тете ручку и уверенно вслух прочитывал: «Я, Страстнова Надежда Павловна, 23 ноября 1989 года рождения, согласна на медикаментозное вмешательство, а именно введение мне инъекции барбитурата в качестве анестезии…»
Он читал еще несколько минут лист, наполненный различными медицинскими терминами, в которых, ни Марина, ни ее тетя не могли бы разобраться. Да и зачем это сейчас было нужно? Решение они обдумали и приняли уже давно. Тетя Надя не плакала, она внимательно слушала, смотрела то вниз, то вверх, будто прочитывая озвученные строчки в воздухе и пытаясь до конца впустить их значение в себя. «Я решила убить себя, я больше не хочу мучаться. Я устала… я хочу уйти, я так решила»
Когда Валерий закончил, они втроем еще несколько минут просидели молча. Он как-то потерянно начал собирать документы обратно в портфель, рассматривая при этом обои, комод, картины. Казалось, в таких делах его опыт невероятно мал и мужчина еще не обвыкся.
«Тетя любит современное искусство. Собирала картины из разных стран», – заметив взгляд юриста, произнесла Марина.
Потом его глаза остановились на портрете Гриши – он висел огромным ярким полотном в рамке среди остальных картин. Мальчик в полосатом поло со светлой челкой и игривыми голубыми глазищами. Ему лет 8-9 на картине. Держит в руках любимого пуделя.
«Сын… погиб»
«Такой маленький еще…»
Они обменялись этими фразами так, словно тети Нади уже не было. Но она еще была здесь и все слышала. Она лежала и смотрела в одну точку. Может, она сама сейчас умрет? И бедной Марине с серым лицом и грустными глазами не придется брать и тащить на женской изящной спине этот тяжелейший груз совести и отчаяния.
Марина с юристом прошли в коридор – странно, но она даже не запомнила его имени. Валентин… Вячеслав… Вениамин…
«Все хотят этого, но, когда я прихожу, столбенеют – думают будто этот день никогда не настанет. Вчера мы подписывали умерщвление 8-летней девочки. Это действительно ад. Саркомы, страшнейшие боли… и конца края нет. Маме – 32, но она вся седая»
«Спасибо. Странно звучит, но спасибо»
Марина почувствовала, как едкая соль пронзает уголки ее глаз. Слезы потекли по щекам.
«Завтра в 15 часов приедет ассистент для инъекции. Не надо плакать, милая. Знаете, какие люди самые несчастные в мире? Те, кто не стали теми, кем хотели»
«Андрей Владиславович, все это просто невозможно сделать так быстро! Поймите, я и мой юрист хоть завтра бы подписали все бумаги… Но есть еще… – человек в черном костюме и начищенных ботинках стал загибать пальцы от мизинца до большого, перечисляя, взволнованно повышая голос, – медицинская комиссия, заключение психиатра, беседы с родственниками, опрос соседей… все это время»