Шпандау: Тайный дневник
Шрифт:
13 июля 1959 года. Сегодня прибыл в Пекин. На огромной площади перед императорским дворцом проходила какая-то демонстрация. Двести, триста, четыреста тысяч человек — кто знает, сколько их там было? В этой пульсирующей толпе я быстро потерял ориентацию; все люди казались на одно лицо, и мне стало страшно. Я поспешно покинул город.
В последнее время садоводство почти не оставляет мне времени для моих путешествий. 2280 километров от Куньмина до Пекина я прошел за 415 дней, но при этом все равно получается в среднем 5,4 километра в день. С тех пор как четыре года и десять месяцев назад я отправился в Азию, я прошел 14 260 километров. Если бы в начале моего похода
14 июля 1959 года. Шутка насчет Пекина вовсе не была шуткой. Сегодня, совершая свой ежедневный обход, я пытался понять, что заставило меня столь стремительно покинуть Пекин. Потому что это, безусловно, было бегство. Возможно, меня охватила злость, когда в процессе подготовительного чтения я узнал, что императорская столица может похвастать теми самыми вещами, которые я хотел построить в Берлине. Небесный дворец, огромная площадь, большая ось, величественный зрительный зал — на мгновение все это показалось мне воплощением — в восточном стиле — давно утраченной мечты.
Это один аспект. Кроме того, городской архитектурный ансамбль Пекина свидетельствовал о безупречном чувстве пропорций и соблюдении классических форм, и это создавало — несмотря на чрезмерные размеры — впечатление легкости и безмятежности. Подобное чувство стиля всегда является следствием многовековой традиции. Мы все хотели сделать быстро; мы устанавливали себе крайние сроки там, где другие полагались на время; мы суетились и страдали манией величия. Я не хотел такого сравнения.
Я сбежал из Пекина, потому что не хотел признать: мы были выскочками.
16 июля 1959 года. Может быть, я зашел слишком далеко. Традиция возведения огромных сооружений прослеживается от античных времен до Французской революции. Революционная архитектура Булле, Леду и Лекё превосходит все мои самые смелые замыслы. Городская ратуша, к примеру, имеет площадь 280 на 280 метров, а ее высота — 80 метров. Церковь длиной 920 метров с куполом высотой 550 метров, если взять за единицу измерения фигуры людей, изображенных на фотографии. Другими словами, хотя бы с точки зрения размеров, у наших проектов, безусловно, были предшественники. Поэтому я, вероятно, зашел слишком далеко в своих позавчерашних рассуждениях. Возможно, значение наших проектов, в конечном счете, определяется не величиной, а качеством. Мне нужно быть осторожнее со своей склонностью к самообвинению.
19 июля 1959 года. Несколько недель строю новую аллею — двадцать метров длиной и восемь шириной. Она идет от тюремных ворот до моего проспекта с цветочными клумбами по бокам, который в память о запланированном большом бульваре в Берлине пролегает с севера на юг. Аллея была почти закончена, но сегодня налетел сильный ветер и сдул покрытие. Теперь я снова вожу в тачке песок, поливаю водой и основательно утаптываю.
21 июля 1959 года. Получил из дома восемьсот ершиков для чистки трубки. Интересно, о чем они думали, когда собирали посылку!
22 июля 1959 года. Прошлой ночью кролики съели первые бутоны моих гвоздик. Статья в газете подала мне идею отпугнуть кроликов с помощью нафталина. Наверняка резкий запах не понравится животным. Придется рассыпать нафталин в незаметных местах, потому что советский директор не одобряет мою идею.
12 августа 1959 года. Недавно мне тайком принесли книгу «Военно-воздушные
Главное значение воздушной войны состояло в том, что она открыла второй фронт задолго до вторжения в Европу. Этим фронтом было небо над Германией. Эскадры бомбардировщиков могли в любое время появиться над любым крупным немецким городом или заводом. Непредсказуемость налетов превращало этот фронт в гигантское поле деятельности; каждый квадратный метр контролируемой нами территории был своего рода линией фронта. Противовоздушная оборона требовала производства тысяч зенитных орудий, огромных запасов боеприпасов по всей стране. Кроме того, сотни тысяч солдат находились в состоянии боевой готовности и много месяцев подряд дежурили у своих орудий, часто полностью бездействующих.
Насколько я могу судить по прочитанным исследованиям, никто еще не увидел, что это была самая главная битва, проигранная Германией. Потери при отступлении в России или при сдаче Сталинграда были значительно меньше. Кроме того, почти 20 000 зенитных орудий, установленных в тылу, могли почти в два раза усилить противотанковую оборону на Восточном фронте. На территории рейха эти орудия в буквальном смысле были бесполезны. Во время воздушных налетов на города они могли лишь устроить фейерверк, чтобы подбодрить население. К тому времени бомбардировщики действовали на такой большой высоте, что снарядам, выпущенным из 88-миллиметровых артиллерийских орудий, не хватало скорости, чтобы долететь до самолета.
16 августа 1959 года. Стоит страшная жара. Я через день выливаю пятьдесят полных леек, вместимостью десять литров каждая, на растения, которые посадил весной. Получается, я таскаю пятьсот литров, или половину метрической тонны. Я могу быть доволен: из шестидесяти растений, посаженных весной, погибли только два.
Наше водораспылительное устройство, которым мне разрешают пользоваться в саду, вращается быстро или медленно в зависимости от напора воды, но на любой скорости струйки воды закручиваются, пересекаются друг с другом, рисуя дивные узоры. Напор можно уменьшить, и тогда разбрызгиватель перестает вращаться, хотя воду по-прежнему разбрызгивает. Баданов приходит в восторг от этой смены скоростей. Он играет с разбрызгивателем.
— Сейчас медленно. Теперь быстро. Теперь совсем выключить.
Как оказалось, в Шпандау необычно сильный напор воды, и когда русский устраивает свои фонтанные соревнования, я открываю кран в пятидесяти метрах от него. Разбрызгиватель останавливается, и тогда я снова закрываю кран. Разбрызгиватель тотчас начинает бешено вращаться. Баданов, качая головой, его останавливает. На этот раз он очень медленно открывает свой кран. Так же медленно разбрызгиватель начинает вращаться. Баданов в замешательстве. Я снова открываю свой кран, и машина опять замирает. Баданов удивляется еще больше, когда я закрываю вентиль, и разбрызгиватель в очередной раз начинает вращаться. Теперь Баданов медленно поворачивает вентиль, но я тут же закрываю свой кран. Разбрызгиватель вращается на бешеной скорости. Снова открываю. Разбрызгиватель замирает. И так далее, пока Баданов, сбитый с толку капризами техники, не уходит из сада.