Шпион Тамерлана

Посняков Андрей

Он закрыл люк и, усмехнувшись, вышел на улицу. Посмотрел на блестевший в лучах солнца снежок, на голубое небо, на деревья в инее, поморщился почему-то и прямиком направился к уборной. Войдя, забрался на стульчак, вытянул руку… Вытащив из щели записку, развернул, ухмыльнулся:

– Ага! Ну так и знал…

Выйдя из уборной, позвал с башни стражей:

– Сядете тут и сидеть будете безвылазно.

– Но, батюшко…

– Я сказал – сядете! Или – на дыбу захотели?

– Так, а чегой сидеть-то?

– Ждать будете. Как кто пойдет в уборную – хватать и ко мне! Все ясно?

Стражи угрюмо кивнули.

– Ну вот и славненько, – тиун потер руки. – Давно я гниду эту выискивал…. Теперь уж найду всяко. Хоть всю

седмицу пущай там сидят стражи… Ой не зря, не зря пса того вызвал, ой не зря!

Фривольно напевая что-то похожее на похабные частушки, Феоктист не торопясь направился обратно.

– Брат мой, Нифонт, поклон тебе передавал, – оглянувшись на захлопнувшийся люк, тихо сказал палач.

Раничев кивнул, улыбнулся:

– Хоть кто-то помнит.

– Нужон ты ему зачем-то был, жаль вот, схватили тебя.

– А уж мне-то как жаль! – засмеялся Иван.

– Не смейся, – строго произнес кат. – Слушай, – он снова оглянулся на люк и зашептал, смешно морща нос: – То, что о воеводе Панфиле тебя выспрашивают, – лжа все, никто не трогал Панфила, и цепляться к нему князь не собирается. В вину тебе другое поставят, что – не ведаю, хитер Феоктисте. – Палач немного помолчал, потом вскинул глаза. – Брат помочь просил – помогу. Умрешь быстро и почитай что без боли.

– Вот спасибо, утешил! – не удержался Иван, хотя и понимал – за подобное предложение ката искренне благодарить надо.

– Не за что, – улыбнулся палач. – Смерти тебе не миновать, знай. Пытать не велено. Вот ежели б пытали – тогда б вывернулся бы…

– Вины моей, значит, не знаешь? – задумчиво переспросил Раничев.

– Не знаю, – кат покачал головой. – Вызнаю – скажу, хотя… Хотя и времени-то у тебя, господине, нет. На завтра с утра казнь назначена. Тогда и вину узнаешь. Ежели спросит тиун, что перед смертию пожелаешь, – он это любит при честном народе спрашивать, пожелай, чтоб я тебя казнил, никто другой. Там еще Сергуня есть, кат молодой, новый, – так у него, по неумельству, смерть лютая. Только меня проси, а я уж… – Палач вздохнул. – В обиде не будешь.

– Поклон брату, – неожиданно засмеялся Иван. И в самом деле – ситуация сложилась в чем-то даже прикольная. – Да, вот еще… – Услыхав наверху шаги, он заговорил быстрее: – Авраамку, младшего дьяка, сумеешь ли разыскать сегодня? В обители, в гостевой, келья его.

– Разыщу, – кивнул кат…

Впуская дневной свет, наверху распахнулся люк. Раничев едва успел закончить.

– Ну хватит сидеть, вылазь! – с усмешкой произнес Феоктист.

Не разговаривая больше, тиун сразу передал узника страже. Чего, спрашивается, и вызывал?

Утром хмурилось. Дул злой пронизывающий насквозь ветер, выл, буранил, кружа поземкой. Пытаясь растереть скованные за спиной руки, Иван ежился – однорядку тюремщики отобрали, сволочи, хорошо хоть кафтан оставили, все не так холодно, вон один из парней-сидельцев, Клюпа, почти что в одной рубахе, лишь плечи накрыты рядном. Процессия растянулась – впереди, в возке, ехал Феоктист, за ним – конно – дьяки и стражники. Пешие, вооруженные копьями стражи шли по бокам и сзади. Народу по пути попадалось мало – то ли погода подвела, то ли просто не торговый был день, так чего без надобности шастать? На казнь, конечно, хорошо бы взглянуть – так было бы солнышко, а то что эдак сопли морозить. Как успел шепнуть Милентий, казнить решили на старой площади, что близ угловой башни. Не центр, не Торг, так себе площаденка, укрытая снегом грязь, пара деревянных церквушек да наскоро сбитый помост. Так, для средней руки казней. И в самом деле – Милентий с его парнями да Иван – не велики бояре, им и такой помост сойдет, а народу для многолюдства уж завсегда согнать можно, хоть тех же дворовых с ближайших усадеб. Да и не нужно было на этот раз особого многолюдства, хотя и, грех сказать, льстило оно Феоктисту,

даже как-то приподнимало в собственных глазах, радовало… ну, да сегодня он по другому поводу радоваться собирался. Аж извертелся весь в возке по пути, предчувствуя развлечение. Посматривал, косил глазом на узников, ухмылялся. Стража была обычной, хотя, конечно, можно было б и побольше взять воев, но – куда? И тех, что есть, вполне хватит, чай, не сражаться с кем едут. Вот уже и завиднелись за заборами маковки церквей с кружившими над ними воронами, черными тенями выделяющимися на фоне серого угрюмого неба. Скоро и казнь зачинать. Каты с послухами давно уж должны бы ждать на месте, позамерзали, наверное, все. Ничего, подождут, уж у кого что есть – погреются, наверняка прихватили с собой баклажки, змеи, лишь бы только не упились, упыри. Ничего, я им упьюсь! Феоктист злобно ощерился. Потом оглянулся на узников, усмехнулся. Эвон идут, радостные, словно бы ждут чего-то, надеются. Ну надейтесь, надейтесь – ха! Ай, молодец ты, тиуне, ай, умна голова! Похвалив сам себя, Феоктист вдруг едва не вылетел из резко повернувшего возка. Ударившись головой об оглоблю, злобно ткнул в бок возницу:

– Что, зенки проел, пес?

Тот затравленно съежился, кивнул вперед:

– Эвон, батюшка.

– Что – «эвон»? Да молчи уж, сам вижу.

Ведущий прямо к площади переулочек был перегорожен бревнами, слетевшими, видно, вот только что с длинной телеги. Вывороченное тележное колесо с полуосью валялось в снегу рядом. Столпившиеся вокруг мужики грязно ругались и пытались приподнять тележицу, используя вместо домкрата тонкое, подходящее по размеру бревнышко.

– Это уж они зря, – обернувшись, хохотнул Милентий. – Нипочем не поднимут, надо все сгружать.

– Эй, что там у вас? – грозно прикрикнул на мужиков тиун.

– Да колесо, господине.

– Вижу, что колесо, – Феоктист недовольно почмокал губами. – На санях нужно было ехать.

– Так мы не здешние, батюшка! Выехали еще когда дождило, а теперь уж вона, сам видишь.

– Да уж вижу, – забираясь обратно в возок, махнул рукой тиун. – Вот уж дубье стоеросовое.

– Как объезжать будем? – обернулся возница. – Через Торг аль за стенкою, вдоль реки?

Феоктист задумался. Через Торг, конечно, спокойнее. Но вдоль реки ближе, да и… да и шутка веселее получится!

– К реке заворачивай! – Ткнув кулаком возницу, он замахал воинам: – Сворачиваем, сворачиваем.

Милентий, оглянувшись, подмигнул Раничеву. Мужики у телеги хмуро ругались.

Выйдя за городские ворота, направились дальше вдоль реки – дорожка была натоптана, не один тиун знал короткий путь. Впереди, за ракитами и ольхою, чернела еще одна воротная башня, выходившая на пронскую дорогу, за ней маячила островерхая крыша другой башенки, угловой. Река встала уже, но лед еще был тонок, некрепок, не было еще ни прорубей, ни тропинок – рано. Вот постоят морозцы недельку-другую – тогда уж. А пока – берегом да мосточками. Правда, не было тут поблизости мосточка. Местные всю жизнь перевозом пользовались, да уж сейчас-то какой перевоз? Правда, и делать пока на том берегу нечего, охотиться разве да дровишек покрасть в лесу княжьем. Глуховатое было местечко, хоть и рядом с городом, в виду башен и стен. Просто пока лед не встал – не нужное никому, особенно в этакую-то непогодь.

Ехавший впереди возок с тиуном вдруг притормозил, остановился у берега, заросшего густой заснеженной ивой. Стражники, естественно, тоже встали, столпились вокруг возка, посмеиваясь чему-то. Выбрался на снег и Феоктист, помочился, задрав кафтан, опроставшись, подошел к узникам:

– Что, сердечные, на реку-то посматриваете? – поинтересовался он, словно бы между прочим. – Чай, ждете кого?

– Да что ты, тиуне, – широко улыбнулся Иван. – И кого ж нам тут ждать-то?

– Вот и я говорю – кого? – умильно прищурился Феоктист. – Не твоих ли людишек, Милентий Гвоздь?