Шпион вышел вон
Шрифт:
Что… что… для чего вы тут? – говорит смотритель.
Помоги… ранен… – говорит отец Николай.
Смотрит на смотрителя с надеждой сверху вниз. Потом обводит глазами помещение. Портреты Пушкина и смотрителя Быкова перемежают друг друга. Книжные полки. Корешки с фамилиями Пушкина и смотрителя, – как и портреты, – также перемешаны. У зрителя создается впечатление, что смотрителю музея хотелось бы создать впечатление о каком-то своем духовном родстве с великим поэтом.
Бля, ты по-человечески говорить можешь? – говорит смотритель Быков
Блядь, уебки, хоть бы слово по-румынски выучили, – говорит, слабея, отец Николай.
Извините,
Город, город, мне нужно в город, – шепчет отец Николай.
Кишинеу, – говорит он слабо (Кишинев по румынски – прим. Сценариста).
Как-как? – говорит смотритель, склонившись к раненному.
Кишинеу… – бормочет слабо отец Николай.
Кишинев? – переспрашивает злорадно Быков («Кишинев» – название города Кишинев по-русски – прим. Сценариста).
Кишинеу… – шепчет отец Николай.
Блядь, не знаю… Может, Кишинев? – говорит смотритель.
Хуй с тобой, – шепчет отец Николай по-румынски.
Кишинев, – шепчет он название города по-русски.
Смотритель торжествующе улыбается. Говорит:
Можете же, когда захотите!!! – говорит он.
Снисходительно глядя на священника, говорит:
А что случилось-то? – говорит он по-русски.
Да какая тебе на хуй разница, – шепчет отец Николай по-румынски.
Ты же все равно блядь по-румынски не понимаешь, – говорит он.
Впрочем, какая на хуй разница, – говорит смотритель музея.
Один хуй я по-вашему не понимаю, – говорит он.
И Пушкин не понимал, – говорит он.
Видишь, сколько у нас общего, – говорит он.
Скорую.. скорую… пиздобол, врача скорее сука, – шепчет отец Николай.
SOS – шепчет он международную аббревиатуру, отчаявшись что-то объяснить.
В больничку тебе надо… – говорит смотритель Быков, наклонившись над рукой отца Николая.
Сейчас, скорую вызову… – говорит он.
Берет мобильный. Набирает, подносит к уху. Слушает недовольно. Мы слышим механический голос.
Абонент вне зо… – говорит он.
Ебанная мазанка, – говорит недовольно смотритель.
Только снаружи ловит, – говорит он.
Отец Николай, шевеля губами, как полудохлая рыба, активно и беззвучно призывает смотрителя выйти на улицу, набрать номер «Скорой» и спасти его, наконец. Отчаявшись, начинает плакать, достает из нагрудного кармана фотографию – две карточки, Зоя и Таня, – рвет немеющими пальцами, жует… Всем телом наваливается на секретный дипломат, из-за которого началась вся заваруха…
Смотритель, брезгливо глядя на священника, выходит на порог домика. Не торопится.
Крупно – раскрашенный Пушкин. Недовольное лицо смотрителя.
В рот вас тупицы, – шепчет он, качая головой.
Дикари на хуй, – шепчет он.
Набирает номер «Скорой». Огонек мобильного. Отъезд камеры. Это уже знакомое нам помещение, из которого руководят самыми важными операциями армии и разведки США первые лица страны. Мы видим напряженное лицо президента Обамы. Он смотрит на экран. Мы видим карту Восточной Европы, там горят несколько точек. Увеличение кадра. Молдавия с высоты птичьего полета. Увеличение еще. Усадьба.
Сказал он ему что-то или нет… – говорит он.
Если он уже зна… – говорит Обама.
А вдруг нет, – говорит кто-то.
Известно ли ему что-то об участии америка… – говорит он.
Напряженное молчание, все смотрят на президента, в зале операций никто не шевелится даже. Чернокожий человек в мундире со знаками отличия бригадного генерала говорит:
Если мы ударим, то это будет озна… – говорит он.
Молчание. Щелчок пальцев. Голос – «Выдайте нам его на экран». Увеличение кадра. Мы видим музей и домик Пушкина в прямом эфире, переданном беспилотным самолетом. Картинка черно-белая. Прижима плечом телефон к уху, смотритель музея Пушкина Дима Быков (вы видели? видели? они вместе, ВМЕСТЕ!!! – прим. сценариста) расстегивается, и начинает мочиться прямо с крыльца. Бормочет.
Дикари, сука,.. засрали вс… – бормочет он.
Что же не отвечают, – говорит он.
Ебанная связь, – говорит он.
Крупный план лица. Блаженное выражение смотрителя. Слегка обернувшись, он говорит:
Еще и пидор этот… животное бля румынское… – говорит он.
Крупно – напряженные лица руководства США. Черно-белая картинка из Молдавии. Картофельный куст. Полосатый колорадский жук на нем. Смотритель, застегиваясь, и дожидаясь ответа скорой, смотрит на жука, и говорит по привычке каждого уважающего себя жителя пост-советского пространства ритуальную фразу, все чаще заменяющую «бля» :
Еще и эти ебанные пиндосы с их блядь заговоро… – говорит он.
Быстрая ретроспектива, вскинутый большой палец Обамы при слове «заговор». Снова лицо смотрителя. Задирает голову. Слезы на глазах от облегчения. Облака… Дрожащий от зноя воздух… Красная точка – совсем маленькая, – которая стремительно разрастается. Полные ужаса глаза смотрителя.
Вспышка.
ХХХ
Красный экран.
Постепенно в разных местах экрана красное начинает приобретать различные оттенки. Бордовый, пурпурный, светло-розовый. Каждый оттенок начинает словно кружиться, создает свой особенный водоворот на этом море красного. Красный калейдоскоп. Для кинозрителей с солидным культурным багажом это не оставит ни малейших сомнений в культурном цитировании. Разумеется, речь идет о «Красном Колесе» писателя Солженицына, которого «шестидесятники» любовно кличут «Солж». Мы слышим тяжелое дыхание. Мы слышим шепот.
Да это же… Солж, чистый Солж, – шепчет голос.
Красное колесо, ебана в рот, – шепчет голос.
Жизнь прожил, не поле перешел, и вот, – шепчет голос.
Сподобился, – шепчет он.
Ну ни хуя себе, – шепчет он.
Таня, Танюша, что же ты, подружка, – шепчет он.
Камера показывает, как сквозь красное проступает что-то белое. Это записка. Мы видим, что на ней написано:
«НЕ ЖДИ ОСТАНУСЬ У ПАПЫ». Подпись – «Таня».
Отъезд камеры. Мы видим, что это записка. На ней, под подписью, мы видим также отпечаток пальца, сделанный при помощи крови. Разворот камеры. Пустые, ничего не понимающие, глаза отца Николая. Общий план квартиры и священника. В доме все залито кровь. Мы видим стул, на котором сидела убитая Зоей Таня. Почему-то, в кресле – Зоя. Она тоже залита кровью, и слабо что-то шепчет. Отец Николай выглядит ошарашенным, он покачивается, в его правой руке автомат «Калашникова», со сдвоенным, почему-то, рожком. Священник сглатывает. Это явно не та ситуация, в которой каждый из нас будет рад увидеть