Шпионка-2
Шрифт:
Из необходимого у него были: гора учебников, причём по тем предметам, что вообще никак не касались спецкурса; четыре самописки (я и одну-то с трудом находила, а тут!); стопка листков; пирожок.
– Это ещё что?
– Я удивлённо посмотрела на последнюю вещь.
– Это тебе.
– Золин одним ловким движением подвинул еду на мою сторону парты.
– Э?
– Ты как-то сказала, что в столовке вкусные пирожки. Вот я его и взял. Прямо как чувствовал, что суп ты не поешь!
Перед глазами внезапно предстал недожаренный блин, намертво прилипший к полу. Я меланхолично
– Зачем ты это делаешь?
– непонимающе спросила.
Золин ответить не успел, потому что Прохор Авдеевич злобно призвал студентов к тишине и порядку, после чего официально начал занятие.
– Сегодня мне не хочется терроризировать вас своими замечаниями. Давайте сделаем так: кто хочет, чтобы его работу разобрали, поднимите руки. Вами сегодня и займёмся.
Золин, конечно, был среди активистов. Я же попыталась сделать вид, что меня не существует.
– Отлично, Сэм, тогда с тебя и начнём. А Матильда напомнит нам тему сегодняшнего сочинения.
Я затравленно покосилась на соседа по парте.
– Что такое любовь, - одними губами проговорил Золин.
– Что такое любовь, - повторила я.
– Спасибо, Сэм.
– От преподавателя ничего не укрылось. Он меня окончательно невзлюбил.
– Выходи сюда, читай громко и с выражением.
Золин выполнил всё так, как его и просили.
Он написал сочинение на тему "Что такое любовь?".
Он вышел перед нами, уверенно выпрямился и, поймав чей-то взгляд, улыбнулся, подмигнул, а затем прокашлялся и начал читать.
Громко.
С выражением.
– Я могу сравнить любовь со смертью. Любовь, как и смерть, трудно спутать с чем-то. Когда ты умираешь, ты никогда не назовёшь это "простудой". Когда ты любишь, ты никогда не назовёшь это "влюблённостью".
Я хмыкнула. Сцепила кулаки и уткнулась в них подбородком. Хотелось лечь и забыть обо всём на свете, но я должна была пережить это занятие. А затем пережить последующие часы. И ещё. И ещё. Просто пережить.
– В этом мире можно ко многому отнести слово "любовь". Любовь к музыке, любовь к природе, любовь к человеку, эта жизнь наполнена любовью. Я бы хотел выделить самую банальную, но самую непростую любовь.
Золин перевернул листок другой стороной. Я внезапно заметила, что его руки слегка дрожат, а голос стал на порядок ниже.
– Любовь к девушке - это ужасно. Когда ты любишь, ты становишься полной размазнёй. У тебя начинают трястись руки, и появляется странная нерешительность. Ты понимаешь, что должен думать о чем-то важном, но все твои мысли абсолютно тупые. Ты думаешь о любви. О ней. И ты превращаешься в простую тряпку, потому что всем нам с самого рождения вбивали, что мужики должны быть сильными, решительными и рациональными. А когда ты влюбляешься, ты сперва вообще не понимаешь, что происходит. От рациональности не остается и следа, а внутри появляется тупое щекочущее чувство, и ты сидишь, и в ужасе думаешь: "Это что, те самые бабочки?!".
Чем влюбленность отличается от любви? Когда ты влюблен, тебе хочется петь и плясать от счастья. Когда ты любишь, хочется утопиться. Когда ты влюблен, тебе кажется, что твоя девушка идеальна. Когда ты любишь, ты видишь каждый её недостаток, но становишься сумасшедшим, потому что понимаешь, что тебе плевать. А ещё из-за любви ты превращаешься в какого-то полоумного маньяка. Тебе хочется убить любого парня, который подойдёт к твоей девушке. Возможно, это бред - про подкашивающиеся колени, потеющие ладони и поцелуи под луной. Не знаю, этого мне испытать не доводилось. Но одно я могу сказать точно: если человек хоть раз полюбит, он уже никогда не будет прежним.
Я поймала его взгляд. Золин смотрел прямо на меня, одновременно меняя листки. Он взял вторую бумагу и прочитал самое последнее предложение:
– Так что же такое любовь? Любовь - это когда она говорит, что обожает пирожки, а ты, как идиот, воруешь их из столовой. Любовь - это когда тебе не всё равно, что она с самого утра ничего не ела.
Чувствуя, как стынет в жилах кровь, я опустила глаза.
На столе лежал пирожок.
Глава 16
– Майки, боже мой! Где же ты так?!
Люти замерла с огромной кастрюлей в руках, глядя на пятилетнюю девочку, застывшую на пороге с разодранными коленками, сбитыми в кровь кулаками и огромным комком грязи под глазом.
– Квентин - дурак, - хмуро высказалась я, вытирая локтём сопливый нос.
– Опять?! Господи, ну зачем, зачем же ты туда лезешь?! Хоть на улицу не выпускай! Так, иди сюда, надо замазать скорее, пока дядя с работы не пришёл.
Я знала, что он будет зол на меня. Ему не понравится, что придётся выслушивать претензии от семьи Квентина. Он придёт домой, выпьет, и будет орать на тётю. Потом предложит "перепродать этого бракованного ребёнка".
Тётя опять будет плакать всю ночь.
А наутро у неё нальётся синяк. Не на видном месте, конечно.
– Я не хотела, - всхлипывая, с трудом выдавила я.
– Он первый начал.
– Да какая уже разница!
– негодующе воскликнула тётя, хватая за руку и утаскивая в комнату.
Она усадила меня на диван, а сама взяла аптечку, которая всегда была под рукой. Дядя частенько с кем-то дрался по пьяни. Тётя тоже в ней нуждалась.
– Майки, ну почему же ты не можешь просто мимо пройти!
– Она качала головой и дрожащими руками доставала зелёнку и бинты.
– В кого ты такая пошла только.
– Прости, - я снова всхлипнула.
– Квентин меня первым ударил. Он сказал, что я курносая. И ударил.