Шпионские игры царя Бориса
Шрифт:
Ванда вспомнила ужасные крики супруга на вертеле и ласково произнесла, подходя ближе к Микелису:
— Пани добрая, пани небольно зарежет…
Она еще не успела закончить фразу, а меч после быстрого выпада вонзился Микелису в горло.
«Хочешь, чтобы убиваемый не мучился, бей так!» — объяснял дядя Януш, когда обучал ее.
Отбросив ногой труп в сторону, Ванда вошла на кухню, где дожаривался пан Анджей. С трудом отодвинула огромный вертел от жаровни. Не надо было быть доктором, чтобы понять, что ее муж уже мертв. В этот момент Ванда забыла, как пан Анджей унижал ее, обзывал дурой, молился, вместо того чтобы выполнять свой супружеский долг.
— За что?! — прошептала она и заплакала.
Но впасть в истерику ей не дали. На кухню вошла Моника с пистолетом в руке.
— Брось меч! — потребовала кухарка.
— Ты же обещала верно служить мне!
— А ты поверила, дрянь?! Решила, что в жизни всё тебе: красота, муж, поместье, дворянство? Но Господь справедлив. Брось меч или тебе конец!
Пистолет был направлен Ванде прямо в грудь.
— Не вздумай дергаться! У меня отец лесным охотником при отце твоего мужа был, стрелять я умею.
Ванда прикидывала свои шансы. Она даже поднять меч не успеет. Будь это легкая сабля, можно было бы попробовать кинуть, но тяжеленный меч швырнуть так, чтобы серьезно ранить эту бабищу, не получится. Ладно, пусть думает, что победила. Оружие выпало из ее руки и со звоном упало на пол, чуть не ударив Ванду по ноге.
— Что закручинилась? — усмехнулась Моника. — Хватит, попила народной кровушки, теперь ты будешь моей служанкой! Станешь мне на ночь постель расстилать, башмаки с меня снимать. Стирать мне будешь, на стол подавать. Вон, у короля Сигизмунда шляхтичам не зазорно быть конюшим, постельничим, виночерпием. Ты и будешь моим постельничьим и поваром. Я плохо готовлю? Так теперь ты мне готовить станешь, рабыня! Где продукты хранишь, изволь показать! Понимаю, припрятала, иначе не выглядела бы такой сытой. Обманула слуг своих, гадина, сама жрала, а нам — помирай! Теперь покажешь, а не то я тебя саму на продукты пущу и колбасу из тебя приготовлю! — Моника засмеялась нездоровым смехом.
«Хоть бы Яцек пришел с реки, у него тоже есть пистолет, вдвоем бы мы справились с этой сумасшедшей бабищей», — подумала Комарская.
— Есть хочу! Сейчас возьмешь нож, холопка, отрежешь мне кусок плоти от туши зажаренного Анджея! Лучше, пожалуй, ляжку. Потом положишь на тарелку, сервируешь стол, сходишь в винный погреб, подашь управляющей имением Монике вина. А ну марш, а не то, кнутом выпорю! Отрезай мне ляжку жареного Анджея, рабыня! Будешь мне служить, а по ночам меня ласкать, раз всех моих мужиков поубивала! А ну, не стой столбом, подошла ко мне!
Зачем она понадобилась Монике сейчас, Ванда понять не могла. Но и терпеть бред умалишенной гордая шляхтянка больше не собиралась. Шаг вперед, второй, подойти вплотную к холопке. Моника кричит:
— Как смеешь дерзко на меня смотреть! Опусти глаза, тварь!
Удар! Правильно говорил дядя Януш: «Если нет никакого оружия, а надо драться, самое лучшее — бить каблуком под колено. И незаметно, и очень больно».
Получив каблуком в мениск, Моника вскрикнула, а Ванда правой рукой схватила кисть ее руки с пистолетом, левой ухватила кухарку за горло и начала душить, опустив на землю правую ногу, тут же ударила левым каблуком по второму мениску. Моника хотела вскрикнуть, но не могла: как кричать, когда тебя взяли за горло?! От боли бабища выпустила пистолет из руки, Ванда ногой отбросила оружие в угол. Бабища хотела рукой схватить пани Ванду за черные, как смоль волосы, но проворная шляхтянка отпрыгнула назад. Быстро сделала еще один шаг назад, нагнулась, схватила меч.
Моника, видя, что помещица вооружена, повернулась и попыталась удрать. Но ноги, после двух сильных ударов по менискам, плохо слушались ее. Ванда сделала длинный выпад и вонзила меч кухарке в полный зад.
С ужасным криком кухарка свалилась на пол. Ванда подошла поближе. Из тела Моники обильно шла кровь. Поскулив минуту, Моника вдруг разумным голосом, словно и не сошла с ума, произнесла:
— Какая ты жестокая! Настоящая шляхтянка, могла просто убить, так надо унижать и мучить. Сволочь ты, пани!
Помещица гордо вскинула голову:
— На кого руку подняла?! Забыла, кто с оружием на помещика руку подымет, тому ту руку отрубают! По заднице получила, а будешь много вякать, меч в переднее место воткну!
Моника поняла, что милости от Ванды больше не будет, что ее угроза реальна и завыла от ужаса и боли.
— Не ной, пся крев, прощения у пани проси!
И вновь Моника заговорила спокойным, рассудительным голосом:
— Думаешь, я виновна, что хотела панной пожить? Тогда убей. Только не мучай, убей быстро, милосердие прояви!
— Не за то убью, что ты хотела госпожой быть, а за то, что клятву нарушила, мне угрожала. Если не я тебя убью, так ты меня подловишь и убьешь, а больше твоим клятвам веры нет.
Закончив фразу, помещица вонзила меч Монике в горло — смерть кухарки была быстрой и почти безболезненной.
Молодая помещица посмотрела вокруг: «Господи, что же это такое, мертвяков-то сколько! И всех их надо хоронить. А земля мерзлая. Разве хватит сил у бедной Вандочки закопать всех этих уродов!»
Ванда вернулась в комнату, схватила мертвого Микелиса за шиворот и потащила к двери, решив для начала хотя бы убрать трупы из дома. Микелис оказался очень тяжелым, а Ванда была сильно уставшей. Она поняла, что не сможет вытащить всех из помещения. Открыв входную дверь, пани Комарская остолбенела. На пороге лежал мертвый Яцек, видимо, пытавшийся не пускать взбунтовавшихся холопов в дом. Он умер от удара вилами в живот. Пистолета у него с собой не было, похоже, Яцек так и не решился выстрелить в человека, а банда людоедов, убив его, забрала оружие.
Ванда посмотрела на него и заплакала. «Господи! шептала она. — Яцек же так любил меня. Наверное, он ночами мечтал обо мне. Почему, почему я не отдалась ему?! А теперь уже поздно, уже никогда я не смогу быть с мужчиной, который любил меня как богиню!».
Помещица упала на землю и зарыдала рядом с трупом мужчины, оплакивая человека, который погиб, пытаясь защитить ее. Плач перешел в истерику. Через несколько минут Ванда пришла в себя от страшного холода. Еще бы, она находилась на морозе в одном только мокром платье и кофте, только шапку одеть успела. Повинуясь, скорее, инстинкту, чем разуму, помещица поднялась, вошла в дом, куда холод постепенно проникал через открытую дверь и пошла к единственному теплому месту в здании — к кухне, где еще догорали дрова в жаровне. При этом Ванда споткнулась о труп Микелиса, упала и больно ударила колено. Встала, закрыла дверь, даже не выбросив Микелиса на улицу и, прихрамывая, пошла на кухню. Там на полу лежал вертел с привязанным к нему паном Комарским. Пани Ванда села на пол и снова заплакала. Когда кончились слезы, пришла к выводу, что лучше бы она сошла с ума, как Моника, тогда бы легче было пережить случившееся. Комарская подумала, а не покончить ли с собой? Что ей делать одной в холодном доме среди трупов?! Поднялась, подошла к тому месту, где лежал пистолет, взяла его в руку. Посмотрела на труп Анджея Комарского: «Может, на том свете мы будем счастливее вместе?» Поднесла пистолет к голове и тут же представила себе, как пан Комарский говорит ей: «Дура! Самоубийство — страшный грех! Я много молился и попаду в рай, а ты окажешься в аду. И не встретишься со мной. Иди лучше переоденься, засранка!».
С пистолетом в руке пошла она в спальню, несмотря на холод, стиснув зубы помылась почти ледяной водой из кувшина, вытерлась, сменила платье, одела теплые мужские лосины (кого стесняться-то?), шерстяную кофту, сапоги.
Она вспомнила, что в мешке у Яцека видела большого леща, но ей было не до того, чтобы готовить еду. Напротив, после пережитого, молодую женщину слегка тошнило, ей была противна сама мысль об обеде.
Внутренний голос ехидно сказал: «Что, Вандочка, решила жить? Тогда иди, выноси трупы из дома»…